Де Соуза и другие отмечают роль, которую сыграл в политической карьере Рейгана его «инстинкт»; а после того как он выиграл борьбу за Белый дом, его всепроницающий оптимизм начал еще стремительнее вытеснять жесткие мировоззренческие схемы. Юмор бывшего актера, умение точно выбрать момент, рассчитанное красноречие — все это находило отклик в глубинах национального сознания; консерватор постепенно растворялся в патриоте, а вновь и вновь повторявшиеся гордые слова: «Лучшие дни Америки еще впереди» — падали на благодатную почву. Торжества по поводу победы американской хоккейной команды на зимней Олимпиаде 1980 года в Лейк-Плэсиде, положившей конец историческому господству русских в этом виде спорта, стали, скорее, демонстрацией возрождения веры в себя, нежели взрывом болельщицкого восторга.

Исторический цикл, вознесший Рейгана к вершинам власти, представляется некоей парадигмой жизни тех, кто не поступается принципом и ждет, когда «этот огромный мир упадет к его ногам». Взгляды, отторгаемые одним временем, могут, по мере того как электорат переключает скорости, показаться обещающими и даже провидческими другому. Подобно свету маяка, невидимому и ненужному при ярком солнце, видение лидера может осветить нам дорогу: так рассеивают ночные страхи сигнальные огни фарватера.

Но лучше всего понять, отчего Рейгану удалось победить в 1980 году, можно, разобравшись, отчего Барри Голдуотер проиграл в 1964-м. Успех Рейгана оттеняет поражение Голодуотера. Или, если угодно, освещает.

Рональд Рейган походил на Барри Голдуотера как две капли воды — и в то же время абсолютно от него отличался.

У обоих практически не было разногласий, они соглашались буквально во всем — достаточно прочитать их заявления. И тот, и другой в основу своей политической программы положили противостояние коммунизму и Советскому Союзу.

Задолго до Рейгана, еще в 1964 году, Голдуотер так озвучил свою позицию: «Я совершенно убежден, что наше положение в «холодной войне» изменится к лучшему в тот самый момент, когда мы со всей определенностью заявим, что Соединенные Штаты не считают бандитскую клику Хрущева законным правителем русского, да и любого иного народа… Признав Советский Союз, мы в огромной степени сыграли ему на руку».

Точно так же и Голдуотер, и Рейган большое внимание уделяли федеральным расходам и разбуханию правительственного аппарата. Замечания Голдуотера касательно федерального правительства звучат как предвестие рейганов-ских времен. «Правительство должно начать отход от целого ряда программ, находящихся за пределами его конституционных прерогатив, — писал Голдуотер в своем знаменитом манифесте «Сознание консерватора». — Я имею в виду программы социального обеспечения, образовательные программы, сельское хозяйство, муниципальные структуры власти, общественное строительство, городское строительство и иные виды деятельности, которые могут более эффективно осуществляться на уровне местного руководства либо частными организациями, а также отдельными лицами».

Оба рассматривали правительство как проблему, а не как решение проблемы, резко отходя от Нового курса — справедливого курса — новых границ — великого общества, словом, от политики, основанной на активизации правительственной деятельности. «Что нам нужно, — писал Голдуо-тер, — так это решительная атака на Санта-Клаусов, разносящих бесплатные завтраки и правительственные подачки, на Санта-Клаусов, всегда готовых дать что-то ни за что, и при этом каждому». Со всей определенностью, в черно-белой стилистике идеолога Голдуотер предупреждал об опасности превращения правительства в собес, что чревато утратой индивидуальных свобод. «Результаты воздействия программы социальной помощи, — писал он, — скажутся позднее, после того, как ее баловни сделаются ее жертвами, а зависимость от правительства превратится в оковы, и выбираться из неволи будет слишком поздно».

Но если Рейган и Голдуотер такие уж близнецы, то отчего так радикально разнятся результаты их политической деятельности?

Частично, разумеется, поработало время. В 1964 году Соединенные Штаты были на коне, они лидировали в экономической и военной областях, в идеологии и культуре. А к 1980 году Вьетнам, Уотергейт, энергетический кризис, заложники в Иране и инфаркт «стагфляции» успели собрать свою дань, сильно поколебав уверенность американцев в собственных силах. Америка 1964 года — дело совсем иное: потрясенная, разумеется, убийством Джона Кеннеди, она тем не менее сохраняла энергию и надежду, которые, как многим казалось, он воплощал.

Барри Голдуотер и сам принадлежал этому времени. Правда, всегда создавалось впечатление, что у него есть скрытая цель — восстановить людей против себя. Если Рейгану нравилось привлекать людей на свою сторону, то Голдуотер, казалось, с удовольствием играл роль грубияна, который своими бестактными замечаниями только портит приятную компанию. Он говорил, что для блага Америки было бы лучше просто отпилить ее восточную оконечность и пустить в свободное плавание. Почитаемый всеми экс-президент Дуайт Эйзенхауэр, по его определению, управлял «мерной лавкой под названием Новый курс». Республиканцы в конгрессе не сумели добиться сокращения расходов. Республиканец из Аризоны не обходил своим пристальным вниманием никого.

Рональд Рейган излучал бодрость и оптимизм, и это находило отклик у американцев всех мастей. А в груди Барри Голдуотера полыхала ярость, вулканические взрывы которой обрушивались не только на врагов, но и на друзей.

Если Рейган, оказавшись в политической тени, перекрасил свой консерватизм в американизм и возродил в нации надежду, то Голдуотер как был, так и остался разгневанным идеологом, швырявшим бомбы в либералов и возбуждавшимся от их взрывов.

Но дело не только в том, что времена переменились.

Сенатор Барри Голдуотер исключил себя из серьезной борьбы за президентский пост даже до того, как выдвинул свою кандидатуру, уже тем, что выступил против двух знаковых завоеваний начала 1960-х годов — Договора о запрещении ядерных испытаний (1963) и Акта о гражданских правах (1964). Отказавшись поддержать эти популярные решения, Голдуотер, по сути, бросил вызов национальному общественному мнению. Рональд Рейган, даже выражая самые крайние из своих взглядов, никогда до такой степени не утрачивал контакта с общественным умонастроением.

Голдуотер голосовал в сенате против ратификации Договора, по которому США и СССР берут на себя обязательство не испытывать в атмосфере атомное и водородное оружие. Договор этот знаменовал наступление первой после кубинского кризиса 1962 года, который поставил мир на грань катастрофы, оттепели в «холодной войне». Найдя поддержку в самых разных слоях населения, договор вписывался в стратегию широкого распространения сведений об опасностях, которые несут здоровью людей радиоактивные осадки, выпадающие в результате ядерных испытаний в воздухе.

Тем не менее Голдуотер выступил против. Несколько месяцев спустя, уже в разгар президентской кампании, он еще более усугубил свое положение в телевизионном интервью 24 мая 1964 года, в котором на всю страну заявил о возможности применения атомных бомб малой мощности в джунглях Вьетнама. С помощью первого в Америке специалиста по освещению политических кампаний в средствах массовой информации Тони Шварца члены команды Джонсона инициировали создание ряда телевизионных роликов, направленных против партизанских наскоков Голдуотера; политическому здоровью кандидата они нанесли невосполнимый ущерб (подробнее об этом будет говориться в разделе 5).