— Почему это облезлая? Я чёрная и даже блестящая, — охорашиваясь, проговорила ворона. — А тебя, обжору, заперли.

Ну и что? Мне же лучше. А тебе завидно.

— Ну-ну, грызи дальше, кар, кормись, — прокаркала ворона.

— И погрызу.

Настя скорчила гримасу и вновь принялась за работу, но на этот раз без прежнего аппетита. Ей наскучило жевать. Она думала не о еде, а о том, что родители, наверное, уже ищут её по всему парку. И о том, как скучно сидеть одной, когда другие дети играют на площадке. Больше всего на свете ей хотелось вернуться и играть вместе со всеми. Но вместо этого она ела, и ела, и ела, и казалось, этому нет конца.

Дыра в стене увеличивалась слишком медленно. Настя всё чаще прерывала трапезу, чтобы проверить, не сумеет ли она протиснуться наружу, но, увы, каждый раз лаз оказывался слишком тесным. Настя сопела, и пыхтела, и втягивала живот: всё напрасно! Она снова принималась за еду и опять терпела неудачу.

Настя отчаялась и решила во что бы то ни стало выбраться из ненавистной избушки. Она просунула в дыру голову, потом плечи, рванулась вперёд и застряла, как пробка в бутылке.

— Ну что, торчишь, обжирайло? — проговорила нахальная ворона, которая всё это время следила за попытками Насти выбраться. — Зря трепыхаешься. Теперь тебе не выбраться. Застряла бесповоротно.

— Ничего не застряла, — пропыхтела Настя. — Если пролезли голова и плечи, то туловище обязательно пролезет.

— Это у нормального человека пролезет, а у тебя пиши пропало. Тебе труба.

Настя и сама видела, что ворона права. Девочка сделала ещё несколько отчаянных рывков, а потом горько заплакала.

— Вот тебе и раз! — всплеснула крыльями ворона. — То тебе тут нравилось, а теперь ревёшь? Чего ты раскисла?

— Мне никогда отсюда не выйти.

— Ты ведь этому радовалась, — напомнила ворона.

Не успела Юля глазом моргнуть, как очутилась в красивой светлой комнате. В углу стояла кроватка в кружевах…

Пойманный в ловушку, Ваня схватил длинную палку, воткнул её в илистое дно и в прыжке взмыл в воздух.

— Я же не знала, что избушка заколдованная, — всхлипывала Настя.

— Это не избушка заколдована, а ты.

— Я?!

— Верно. Пока ты не прекратишь обжираться, не выйдешь.

— Но ведь я не могу иначе расширить дыру, — сказала Настя.

— В том то и дело! Чем больше ешь, тем больше хочется. Чем больше хочется, тем больше толстеешь. А если толстеешь, то и в дыру не пролезешь.

Настя перестала плакать и, размазав слёзы по щекам, просияла:

— Поняла! Если я перестану есть, то похудею и выберусь.

— И так, и не так. Из теремка ты, может, и выберешься, а взаперти останешься.

— Как так?

— Очень просто. Если ты не прекратишь переедать, то не сможешь ни бегать, ни прыгать, ни играть, как другие дети. Вот и получается, что обжорство тебя взаперти держит.

— Что же мне делать? Вообще не есть? — расстроилась Настя.

— Почему не есть? Есть, но в меру. Да что я тебя уговариваю? Моё дело подсказать, а тебе выбирать, — каркнула ворона и полетела прочь.

Настя на мгновение задумалась, а потом решительно произнесла:

— Кажется, я поняла, что такое знать меру. Теперь я буду есть только в завтрак, обед и ужин. И никаких перекусов!

Стоило ей это произнести, как она почувствовала, что свободна.

— Ты не будешь есть? — услышала девочка знакомый голос.

Настя огляделась. Заколдованная избушка исчезла. Рядом стояла мама и протягивала дочке горячий хот-дог, щедро сдобренный кетчупом и горчицей.

— Нет, мам, — помотала головой Настя. — Надо знать меру.

Мать онемела от удивления, а отец, взглянув на дочку, вздохнул:

— Твоя мера до первой палатки мороженого.

— Нет, я твёрдо решила. Ведь чем больше ешь, тем больше хочется. Это только поначалу трудно отказаться. Зато потом я буду стройная, — улыбнулась Настя и побежала к качелям.

Народу на детской площадке прибавилось. На скамейках сидели старушки с вязаньем и старички со свежими газетами. Молодые мамы беседовали, поглядывая на своих младенцев, мирно спящих в колясках.

В песке возились малыши. Калоша направилась к ним, но, не доходя до песочницы, остановилась: прямо перед ней стояла скамейка, заваленная целой горой игрушек. Чего тут только не было: и кукла, и мишка, и кубики, и машины, и совочек с формочками для песка! Посреди игрушечного богатства сидела скучная-прескучная девочка с большим красным бантом на голове и с тоской наблюдала за тем, как другие дети возятся в песочнице. Калоше стало жаль бедняжку.

«Интересно, почему она не играет со всеми? Может, она заболела?» — подумала Калоша и направилась к девочке.

— Привет, — поздоровалась Калоша, задрав полированный нос.

— Ой! Живая калоша! — удивилась девочка, спрыгнув со скамейки.

— А ты кто? — поинтересовалась Калоша.

— Я — девочка.

— Понятно, что не фунт изюма. А зовут-то тебя как?

— Юля.

— А это у тебя магазин? — Калоша показала на игрушки.

— Нет, это мои игрушки, — Юля прикрыла игрушки руками, словно испугавшись, что их могут у неё отнять.

— Если у тебя так много игрушек, почему ты скучаешь?

— Потому что мне не с кем играть, — грустно вздохнула девочка.

— Как это не с кем? Вон сколько ребят, — удивилась Калоша.

— Они плохие и не хотят со мной дружить. Они завидуют, что у меня много игрушек, а я им ничего не дам. Это всё моё. Если я маму попрошу, она мне ещё купит. У меня тогда игрушек будет больше всех, — сказала Юля и надула губы.

— Если ты будешь сидеть одна, у тебя всегда игрушек будет меньше, чем у других, — возразила Калоша.

— Почему?

— Потому что, если хочешь получать, сначала надо научиться отдавать, — объяснила Калоша.