— Так, — определился первый патрульный. — Лично мне все понятно. Кроме одного: почему у капитана Решетова на участке психически больной человек сторожем работает?

— Я не психический! — обиделся Кузьмин. — Я сторож! А тот тип — вор! Понимаешь логику? Он воровать лез. А может, чего-то украл уже и — сматывался… Только, начальник, прикинь: из воздуха появился. Было пустое место, а потом… ме-эдленно так, постепенно. Линия за линией. Как будто его кто-то нарисовал фломастером… Я ему и кричу… руки вверх!

Сторож Кузьмин, такой возбужденный и многоречивый в начале разговора, стал сникать и угасать. Покрасневшие его глаза моргали часто-часто, и жестикулировать он уже не жестикулировал, так как для того, чтобы сохранять равновесие, ему теперь требовалось опираться на стену обеими руками.

— А чего тут воровать-то? — спросил второй патрульный первого. — Это ж не магазин. Подумаешь, театр какой-то…

— Др-раматический… — добавил Кузьмин, сползая по стенке.

— Драматический! — передразнил патрульный. — Да что этого алкоголика слушать? Допился до белой горячки, вот ему и мерещатся всякие… с глазами во лбу… Поехали отсюда!

— Насчет белой горячки — это вряд ли, — подал голос участковый. — Я Кузьмина давно знаю. Он на моем участке проживает и работает. У него белая горячка в конце месяца только бывает. С двадцатого по первое включительно. Двадцатого у него зарплата. Да он вообще тихий. Пьет, правда…

В горле Кузьмина что-то булькнуло. С трудом приподняв голову, он мутно глянул в глаза капитана и проговорил:

— А ты мне наливал? Клевещешь тут… Пьет корова. А я — бухаю.

Очевидно, это высказывание лишило сторожа последних сил. Издав звук, не поддающийся никакому определению, он снова уронил голову на грудь и захрапел.

— Поехали! — снова призвал первый патрульный, поворачиваясь к машине. — Ложный вызов.

— Ложный, — подтвердил второй патрульный уже из кабины.

Газик, взревев мотором, двинулся с места и свернул на ближайшем повороте. Участковый, злобно сплюнув, схватил сторожа за шиворот и вздернул на ноги. Кузьмин всхрапнул, икнул, но не проснулся.

— Я тебя, сволочь, на пятнадцать суток посажу, если еще раз такую штуку выкинешь! — прошипел Решетов. — Почему дрыхнешь на рабочем посту? Почему ворота нараспашку?

— Вот и закрой их, — невнятно посоветовал сторож, выскальзывая из цепких милиционерских рук и шлепаясь на землю, — а то мне по ногам дует.

— Тьфу, дурак!

Еще раз сплюнув, участковый удалился.

— Степан Федорович! — позвал я. — Выходите. Ложная тревога!

Мусорный бак с грохотом опрокинулся набок. Из-под него выкатился мой клиент, облепленный, словно пиявками, пустыми консервными банками.

— Еще немного, и я бы выдал себя криком о помощи! — пропыхтел Степан Федорович. — Они меня чуть не загрызли, проклятые!

— Кыш! — рявкнул я.

Банки, скрежеща ржавыми зазубринами, осыпались. Степан Федорович, не медля больше, побежал за ворота. Я устремился следом, а опомнившиеся банки, погнавшись было за нами, притормозили у бесчувственного тела сторожа Кузьмина. Оглянувшись, я увидел, как одна, самая большая, с надписью «Сельдь атлантическая» на боку, нерешительно цапнула сторожа за ногу.

— Караул! — мгновенно проснувшийся Кузьмин заорал так, что банки испуганно бросились врассыпную. — Милиция! Инопланетные захватчики атакуют! Милиция! Где здесь телефон?..

Честное слово, мне очень хотелось посмотреть, как события будут развиваться дальше, что скажут Кузьмину, вернувшись, милицейский наряд и участковый Решетов, но времени на праздные наблюдения не было. Клиента ни на минуту одного оставлять нельзя.

— Вот сюда! — поманил меня стоявший в проеме двери Степан Федорович.

Оказавшись в родных стенах, мой клиент несколько приободрился. Быстро переоделся, вооружился ведром и шваброй и вместе со мной вышел в фойе.

— Здесь меня никакая Космическая Кара не настигнет, — говорил Степан Федорович, с удовольствием и полной грудью вдыхая пыльный запах театральных коридоров. — Чуете, Адольф, здесь все так и пропитано культурой!

— Ага, — поддакнул я.

В помещении театра было действительно спокойно. Может, действительно тут атмосфера какая-то особенная? Никаких змеюк, сбесившихся унитазов, злобных консервных банок и раскладушек-убийц. Правда, я один раз нешуточно напрягся, когда нам встретился бригаденфюрер СС в парадной форме с кортиком и Железным крестом на груди, но Степан Федорович быстро объяснил мне:

— Это репетиция идет. Ставим пьесу «Будни рейхстага»…

— Безобразие! — откликнулся бригаденфюрер, блеснув массивным моноклем. — Времени — девятый час, а малый зал еще не мыт!

— Извините…

— Кстати, позвольте осведомиться, господин уборщик, почему это вы на рабочем месте две недели не появлялись?

Степан Федорович замялся под грозным взором бравого гитлеровца, но тут из-за угла вывернул бородатый ратник в кольчуге и остроконечном шлеме. В левой руке воин держал бутафорскую секиру, в правой — бутерброд с сыром, а на груди у него болтался автомат.

— Хайль, Вася! — приветствовал он бригаденфюрера. — Михалыч злой как собака! Шапкин, представляешь, снова запил!

— Генеральная ведь на носу! — ахнул гитлеровец, сразу забыв про Степана Федоровича. — Дождется этот Шапкин — вылетит из театра как пробка. Забулдыга. Не посмотрят на то, что народный артист. Будет на детских утренниках Петрушку представлять… Ну, а ты как, Петя?

— Жизнь хороша, если есть ППШ! — расхохотался ратник, похлопав кольчужной рукавицей по прикладу автомата.

Степан Федорович под шумок утащил меня дальше — в малый зал, где полным ходом шла репетиция этих самых «Будней… » Шустро ухромав за кулисы, он вернулся с полным ведром воды, нацепил на швабру тряпку и принялся отрабатывать жалованье. А я уселся в заднем ряду, рассеянно поглядывая на сцену.

По сцене туда-сюда деловито прохаживались автоматчики со свастиками на рукавах. Вокруг стола, едва видимого из-за груды громадных, как скатерти, карт, копошился, толкаясь фуражками, командный состав.

— Поехали! — крикнул с переднего ряда неопрятный какой-то, всклокоченный мужичок в растянутом до колен свитере и мятых брюках. — Паулюс, перестаньте почесываться! Геббельс, выньте руки из карманов, вам начинать!

— Положение дел под Сталинградом требует неусыпного контроля и мобилизации всех наших сил! — энергично выступил вперед розовощекий Геббельс — Следует задать вопрос уважаемому Герингу… — Тут Геббельс запнулся, а всклокоченный хлопнул сиденьем кресла, взмахнул руками и подпрыгнул:

— Где этот чертов Геринг? Где Геринг, я спрашиваю?! Опять опаздывает? — Он вытащил из-за безразмерной пазухи скомканную бумажку и заорал, тыча в нее пальцем: — В сценарии русским языком написано: «Входит Геринг»!!!