подхватил мою лежащую поверх одеяла руку, подержал несколько секунд за запястье — то ли пульс слушал, то ли ещё что-то считывал, — и вернул на исходную позицию. — Сварю тебе кофе.

— О-о, кофе в постель?

— До кухни сама дойдёшь, — загубил на корню мои мечты Алессандро и вышел, предварительно забрав с собой пустую бутылку и бокал.

Я позволила себе поваляться ещё немного, затем с некоторым трудом и неохотой встала и отправилась приводить себя в порядок. Почистила зубы, умылась, расчесала непослушную тёмно-каштановую шевелюру и поплелась на кухню. Одежда моя жнеца опять не обрадовала, хотя ночная сорочка не в пример длиннее и скромнее вчерашней туники.

— Ты и курьера собираешься встречать в таком виде?!

— Успею ещё переодеться, — отмахнулась я, плюхаясь за стол. — Лучше давай сюда кофе.

К счастью, господин Добродетель в балахоне не мешал почти что медитативному неспешному распитию чашечки горячего, чуть подслащенного чёрного кофе.

— Завтрак? — наконец уточнил Алессандро.

— Пожалуй, чуть попозже, — отказалась я.

Первый мужчина, варящий мне кофе и даже готовый завтрак сделать, при том, что сей перечень услуг явно не проистекает из прямых обязанностей жнецов, да и вообще мало в чьи входит… не в моём вкусе, но в целом привлекательный, а вкусы вещь субъективная, спорная… и фактически всего лишь наниматель, которому я интересна не больше, чем любому начальству — его подчинённые. К тому же не вполне живой.

Нет в этой жизни справедливости, точно нет.

После я переоделась и присоединилась к Алессандро в гостиной, ждать курьера. И вновь отметила, что жнец в перчатках.

Вчера в них был.

Сегодня.

И руку мою держал, тоже будучи в перчатках. То ли брезговал, то ли это неотъемлемая часть жнеческой униформы.

— Где мы познакомились? — решила я скоротать время за приятной и, что немаловажно, полезной беседой.

— Здесь, в Алансонском королевстве.

То есть за пределы страны меня не увели. Впрочем, я об этом подозревала и так, да и дикая флора наводила на мысли, что мы где-то на юге Алансонии.

— Давно?

— Три года назад. И два живём вместе.

— Мы даже живём вместе? — удивилась я.

— Ты не юная леди на выданье, чтобы я долго и обстоятельно за тобой ухаживал, а я не молодой застенчивый лорд, чтобы опасаться коснуться твоей руки без одобрения твоих родителей, — Алессандро одарил меня снисходительным взглядом. — Ты работаешь в лавке травника в столице…

— В лавке? — а теперь, похоже, я узнаю много нового о себе.

— Да, — терпеливо подтвердил жнец. — Там мы встретились впервые, познакомились и вскоре начали встречаться. Я дипломированный некромант, работаю в частной конторе по оказанию услуг магического характера. И я был бы счастлив получить благословение твоих родителей, прежде чем жениться на тебе…

А мои родители были бы куда счастливее, если бы я вступила в нормальный союз с сородичем.

— И когда мы впервые поцеловались? — продолжила я допрос.

— Поцеловались? — вероятно, настала очередь Алессандро повторять за мной.

— Мы уже живём вместе. Целоваться-то мы точно должны были и неоднократно.

— На твоё усмотрение. Мне вряд ли кто-то задаст вопрос подобного рода, так что не имеет большого значения, что ты скажешь, лишь бы не противоречило канве легенды.

— Хорошо. А первый секс у нас когда был и при каких обстоятельствах?

Интересно, почему он начинает хмуриться с такой откровенной досадой, стоит мне заговорить об интиме? Неужели у жнецов и впрямь… накладки по этой части?

— Да кого волнует, когда был или не был у нас секс? — возмутился Алессандро.

— Эх, Саня-Саня! — я улыбнулась широко и искренне. — У меня два брата, младший и старший. И ещё две сестры, обе младше меня: Лита на два года, а Киана на три. И это если в моё отсутствие ма и па не решили сделать шестого, а то и седьмого. Как видишь, детей у нас заводят в большом количестве, благо что детская смертность низкая и регенерация хорошая. О тычинках и пестиках мы узнаём довольно рано, мой народ полагает секс естественным, важным процессом и потому не стесняется говорить о нём открыто. И сёстры мои нынче как раз в том возрасте, чтобы засыпать меня вопросами… на тему, что у нас с тобой в постели да как.

Алессандро мрачно на меня посмотрел и отвернулся.

— Придумай что-нибудь.

— Я хочу предварительно уточнить у тебя. Мало ли, вдруг совру, что ты экстрим прямо-таки обожаешь, зажимаешь меня везде при каждом удобном случае, а на самом деле ты предпочитаешь только ночью в заранее оговорённый час, исключительно в постели, традиционную позу и строго один раз…

— Держись золотой середины.

— Так она для всех разная. Кстати, ты сам-то переодеваться будешь? Или достойный гардероб требуется только мне, а тебе и жнеческий балахон сойдёт?

— Переоденусь, конечно.

И тут, памятуя о поцелуях и прочих романтических радостях, я решила провести следственный эксперимент. Чья, в конце концов, идея изобразить счастливую парочку?

Правильно, не моя.

Однако участвовать придётся и мне, а я не могу долго находиться в прямом физическом контакте с тем, чьи прикосновения мне категорически не нравятся. Собственно, мы вообще ещё не прикасались друг к другу без преград…

Медленно, осторожно встала с дивана, шагнула к креслу, где сидел Алессандро, и потянулась к его щеке. Дотронуться не успела — на запястье сомкнулись жёсткие пальцы, удерживая мою руку от дальнейшего продвижения к мужскому лицу.

— Что ты делаешь? — сухо полюбопытствовал жнец.

— Хочу тебя пощупать, — не стала я юлить.

— Зачем?

— Чтобы понять, приятно будет тебя касаться или придётся потерпеть, — я вскинула свободную руку ладонью вверх. — Можешь и ты меня потрогать… за подходящую для приличного общества часть тела. И без перчаток, разумеется, а то в них как-то не так всё.

— Лучше не нужно, — пальцы на запястье разжались.

— Почему?

— Потому что нам нельзя касаться живых людей.

Руки я отдёрнула.

Отступила.

И на диван села, хотя, признаться, на мгновение захотелось, плюнув на сохранность платья, броситься к окну, сменить ипостась и улететь отсюда без оглядки. Вот прямо очень-очень захотелось.

— Убоялась наконец? — на меня Алессандро не смотрел.

Я же, будто заново, отметила, что открыто у жнеца только лицо, даже шея защищена воротничком-стойкой. Балахон балахоном, но под свободным одеянием скрывались высокие сапоги,