коммунистический отряд, дружина коммунистов Самары и Сенгилеевский коммунистический отряд. Сенгилеевский отряд шел нестройной толпой — бойцов провожали женщины и дети, слышался плач, успокаивающий говор, кто-то смеялся. У окраины женщины и дети вышли из колонны, стали неподалеку от автомобиля.

— Не плачьте, бабоньки, скоро вернемся! — крикнул молодой боец из уходящего отряда.

Гай стал на подножку автомобиля, повернулся к толпе.

— Дорогие товарищи! Сегодня мы уходим из Сенгилея по военной необходимости. Прошу вас поверить, что это временная мера! Мы вернемся. Ждите нас с победою. Не говорю — прощайте, говорю — до свидания.

Притихшие мальчишки кольцом окружили машину. Гай помахал им рукой, кольцо расступилось, и машина, оставляя шлейф сизого дыма, покатила вслед за ушедшей колонной.

— Давай догоняй отряд Устинова. Возьмем пулемет и патроны.

Держась обочины, прыгая на кочках, машина стала обгонять колонну, и мимо потянулись — теперь в обратном порядке — отряды и обоз. Через полчаса езды среди пыли, с частыми остановками нагнали отряд Устинова. Взяли пулемет, Иванов установил его на сделанной посредине машины опоре, напились воды и поехали вперед. Вскоре миновали конный отряд разведки. Гай крикнул, чтобы они не отрывались далеко от отряда, и покатили в полную неизвестность — впереди уже никого своих не было.

Минут через двадцать стали подъезжать к лесу. Лес был молодой, но густой — березняк с осиной и кустарник по опушке. Проселочная дорога уходила в чащу, тревожно-безмолвную и настороженную. Что там, впереди? Подъедешь к опушке, а из-за кустов ударит пулемет, полетят гранаты...

— Давай за пулемет, — сказал Гай Иванову. — Если что — разворачивайся и полный назад, — это уже Гайдучеку.

Медленно подъехали к лесу, остановились на опушке. Кругом было тихо и безлюдно. Стали ждать колонну. Первыми подскакали разведчики, ушли в лес. Гай направил по бокам дороги боевое охранение — на случай, если все-таки есть кто в лесу. И вот потянулись сперва отряды, затем обоз. Гай велел Гайдучеку ехать в середине обоза, сам с Ивановым пересел на лошадей, и опять стали нагонять шедший впереди Симбирский эскадрон, держась обочины. Дорога была сильно разбитая, в колдобинах, кое-где шла через корневища. Подводы дергались и тряслись, лошади натужно натягивали постромки. Нагнали медсанчасть, еще не доехав до подвод, услышали стоны, кто-то из раненых матерился. Гай подозвал Дворкина.

— Сена побольше положите в подводы.

— Положили еще в Сенгилее, — сказал Дворкин. — Но трясет ужасно. Здоровым трудно, а уж раненым...

Гай подъехал к одной из подвод, там лежали два бойца из отряда Устинова. Гай их знал — Иван Межиров и Николай, фамилия второго забылась.

— Ну что, Иван, совсем невтерпеж? — Гай наклонился с седла к телеге.

— Да мать его за ногу! — Иван, кривясь от боли, приподнялся на локтях, удобнее укладываясь на сене. — Ехать невмоготу... Это же душегубка какая-то, а не езда. Я в первом же селе останусь, никуда не поеду... Если до вечера доживу, — телегу тряхнуло, Иван сцепил зубы и закрыл глаза, потом выругался. — Куда вы нас везете, дайте сдохнуть спокойно!

Гай опять подъехал к Дворкину:

— У тебя обезболивающее есть? Дал бы тяжелораненым, чтоб не мучились.

— Есть, но это для операций. Раздадим сейчас, оперировать не с чем будет.

— Надо найти в первой же деревне самогонки. Дать по стакану — легче будет ехать.

— Хорошо, товарищ командир, — послушно сказал Дворкин.

Стонали на всех телегах. Гай, проезжая, глядел на искаженные от мучительной боли лица в каплях пота, с закушенными губами. В одной из подвод лежал неподвижно с бледным лицом боец с закрытыми глазами, рядом сидел Николаев, щупая пульс.

— Что случилось?

— Сознание потерял. Ранение в живот, а тут так трясет — сил нет терпеть.

Гай, нахмурясь, дернул повод, лошадь пошла резвее, стоны остались позади, стихли.

Ивана Межирова Гай знал еще по Самаре — вместе отбивались от белочехов возле речки Самарки. Когда те стали обходить отряд, которым командовал Гай, Иван повел всех знакомыми ему путями к пристани — сам он был местный, самарский рабочий, знал в городе каждую улицу. Вывел отряд к пароходам, хотел забежать домой, проститься с семьей, но Гай не пустил, нужно было отходить. И точно, едва отвалили от пристани — затарахтел злобно пулемет, защелкали винтовочные выстрелы с чердаков домов. Иван стоял у борта, не прятался, смотрел на Самару: когда доведется вернуться?

Ранили его за три дня до отхода из Сенгилея — шел в атаку, пулями перебило обе ноги. Чем теперь помочь Ивану, остальным раненым? Давняя беда — не хватает медикаментов. Где их тут найдешь, в глухомани? А он по себе знает, что такое ранение: на Кавказском фронте трижды был ранен. Да, повоевать пришлось немало, и в империалистическую, и после революции. Сначала на Кавказском фронте до семнадцатого года. После ранения попал на лечение в Москву, где и застала его Февральская революция. Оттуда поехал в Самарканд, где тогда жил отец. В декабре прошлого, 1917-го, вступил в отряд Красной гвардии, воевал против эмира Бухарского. Потом бои на Оренбургском фронте против атамана Дутова. В июне 1918 года сражался в Самаре против восставших чехословаков и белогвардейцев, его выбрали командиром отряда левых эсеров. И вот после Самары бои на Сенгилеевском фронте, где он возглавил все сражавшиеся отряды. Бои шли с переменным успехом до 21 июля, когда пал Симбирск и стало ясно, что они окружены. Идти надо по возможности быстрее, чтобы не дать белогвардейцам стянуть кольцо и собрать большие силы.

Нагнали отряд Прохорова, матросы облепили подводы, лошади выбивались из сил. Гай подъехал к подводе, на которой был Прохоров, спешился, сказал ему:

— Иди сюда, поговорим.

Тот неохотно слез, пошел рядом по обочине.

— Ты видишь, казанцы впереди тебя идут, не липнут на подводы. Почему твои люди расселись, как вороны на дубу? Мы же лошадей загоним, придется обоз бросать. Сам это пойми и матросам своим растолкуй.

— Лошади крепкие, — Прохоров, ухмыляясь, смотрел Гаю в переносицу, — чего им сделается... А людей надо беречь.

— Я приказываю идти пешком! На подводах — только больные и раненые. Измотаешь лошадей, на чем их повезешь? И боеприпасы? Думать надо. Ссаживай свою команду.

— Ну скомандуй им, раз хочешь, чтоб мы пешком шли. — Прохоров насмешливо посмотрел на Гая, перевел глаза на лошадь, опять на Гая: ты, мол, сам на лошади едешь, а нам велишь пешком идти.

— Командовать будешь ты! — сказал Гай и жестко добавил: — Пока ты командуешь. Если не хочешь — замену найдем!

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Прохоров. — Езжай