описка, оговорка – нельзя исправлять! Мы не знаем, что правильно, а что нет.

Мы так малы, наша логика так не логична с точки зрения высшей истины, что лучше не вмешиваться, потому что любая правка будет ошибкой. Каббалист знает точно, что хотел передать. Все, что написано им, выверено и не подлежит никакому сомнению.

Таково было отношение РАБАШа к текстам отца – Бааль Сулама.

Поэтому во всех наших изданиях, во всем, что издано мной и моими учениками, все написанное РАБАШем и Бааль Суламом сохранено в достоверности. Это было для нас законом.[22]

«Сзади и спереди ты объемлешь меня»

Я помню, как мы читали в лесу Бен Шемен[23]статью Бааль Сулама, которая открывает книгу «Плоды мудрости», – «Сзади и спереди Ты объемлешь меня».

РАБАШ читал медленно, он был еще слаб, но я видел, как прямо у меня на глазах к нему возвращались силы.

Он выпрямлялся, глаза загорались, уже первые строчки возвращали его к жизни: «Сзади и спереди Ты объемлешь меня…» Он это чувствовал, это было его постоянной молитвой. «Ведь и вправду “царство Его над всем властвует”, и всё возвратится к своему корню, ибо “нет места, свободного от Него”.» – это жило в нем, это определяло все его действия и мысли.

Поэтому у нас в машине рядом с «Шамати»[24]всегда лежали Псалмы Давида[25]. И когда он брал в руки книгу, она сама собой открывалась на 139 псалме. На том псалме, который стал основанием статьи «Сзади и спереди Ты объемлешь меня».

РАБАШ почти не смотрел в эти зачитанные, затертые страницы, он знал наизусть эту молитву царя Давида. Потому что она была и его молитвой.

«Господи, Ты изучил меня и узнал. Ты знаешь, когда сяду я и встану, понимаешь мысли мои издалека. Путь мой и ночлег мой окружаешь Ты, и ко всем стезям моим привык. Ибо нет еще слова на языке моем, как знаешь Ты его, Господи. Сзади и спереди Ты объемлешь меня и возложил на меня руку Твою. Куда уйду от духа Твоего и куда от Тебя убегу? Поднимусь ли в небеса – там Ты, постелю ли себе в преисподней – вот Ты! Возьму ли крылья утренней зари, поселюсь ли на краю моря. Но и там рука Твоя поведет меня и держать меня будет десница Твоя. Скажу я: только тьма скроет меня, и ночь – вместо света для меня! Но и тьма не скроет меня от Тебя, и ночь, как день, светит…»

жесткий график

РАБАШ, как канатами, привязывал себя к Творцу.

Обычно в два ночи, за час до урока, он выходил из своего дома по улице Хазон Иш 81. Не торопясь шел, погруженный в свои мысли, до улицы Рабби Акива и возвращался обратно. Он немного напевал, делал дыхательные упражнения и думал, думал. В два часа ночи ему было удобно и хорошо подготовить себя к уроку.

В три часа начинался урок. Как обычно, с трех часов до шести.

С шести до половины седьмого – молитва. Затем минут пять мы с ним обсуждали, что делаем в течение дня, и уходили на перерыв. В девять утра я уже подъезжал к его дому на машине, и мы уезжали или на море, или в парк, или к врачу, или на встречу с кем-то.

В половине первого мы возвращались. Я уезжал к себе домой. Обедал и с часу до четырех работал. В пять часов я уже снова был у Ребе, в это время начинались послеобеденные занятия.

С пяти до восьми был вечерний урок: мы изучали статьи Бааль Сулама и «Учение десяти сфирот», с восьми до половины девятого – Зоар, с половины девятого была вечерняя молитва, а без четверти девять вечера мы уходили домой. Три раза в неделю по вечерам проходил урок, который называли «урок Шауля». Изучали «Древо жизни» АРИ. Этот урок не отменялся ни при каких обстоятельствах, даже если на нем присутствовал один человек – этот самый Шауль (но обычно нас было 6–7 учеников). Шаулю было интересно только «Древо жизни». Когда доходили до последней станицы, РАБАШ по традиции спрашивал его: «Ну, что будем изучать дальше, Шауль?» Шауль отвечал: «Начнем сначала». РАБАШ спокойно переворачивал страницы и невозмутимо начинал все сначала „.

В 20:45 все уроки заканчивались. Через пять минут после того, как Ребе поднимался к себе, он уже спал.

У него была способность великая не терять ни минуты ни в чем. И сохранять силы. Он мог быть уставшим донельзя, закрывал глаза на три минуты и мгновенно засыпал. Я будил его ровно через три минуты. Он просыпался бодрый, словно проспал 8 часов, говорил: «Эх, как я выспался!» И после этого мог преподавать еще 2–3 часа.

Он никогда не изменял своего графика. График сдвигался только, когда мы лежали в больнице или выезжали в Тверию[26]. Но это была уже совершенно другая учеба и иные отношения.

Не сразу я разобрался, почему нужно так жестко – поминутно! – выполнять все. Сначала относил все к его характеру, к старой иерусалимской закалке. Потом понял, что есть в этом глубокий смысл.

Падения

Так он выводил себя из падений. Заранее предвидел их, готовился к ним, как тот старик в притче, который ищет потерянное[27].

Он знал, что перед каждым подъемом – падение. Знал, что никто сверху не подарит тебе важность цели, наоборот, тебя совершенно лишат духа жизни. Тебе еще больше раскроют твою природу, над которой ты должен будешь подниматься, превращая «мертвое» тело в живое.

Об этом сказано: «Сделай все, что в твоих силах». Ведь чем больше человек, тем больше отягощение сердца.

РАБАШ знал: единственное, что выручает его, – распорядок дня. Подъем в одно и то же время, урок, книги, прогулка, работа, которую ты обязан делать, несмотря ни на что. Это стало привычкой. Привычка вошла в природу, и даже когда он чувствовал себя мертвым, он оживал, опираясь на режим.

Это «оживление» происходило на моих глазах. Он часто не скрывал от меня это. Хотел, чтобы я знал, что и меня ждет такое, чтобы понял, как держаться, как выходить из таких состояний.

Я помню его, когда он танцевал посреди комнаты с улыбкой, которую выдавливал из себя, как