боком на холодивший металлический пол, задышал часто-часто, проталкивая сквозь железные прутья боли кислород. Вдруг его резануло памятью, болью несделанного, словно он прощался с жизнью, хотя, на самом деле, только начинал жить:

- Верните мое прошлое. Я не смог в нем пожить. – Жарко зашептал он, словно кого-то убеждая. - Не видел, не чувствовал, не ощущал. Время пролетело мимо! Я даже не дышал воздухом…. Воздух. Почему я не помню, какой у него вкус? Он же должен чем-то пахнуть. Весной, цветами, тополиным пухом. Он должен пахнуть океаном! – Рик бессильно всхлипнул.

- Я был на том пляже, где волны прибоя намывали белый песок, перекатывались белыми барашками. Я это помню. Но океан не имел запаха. Почему я не его помню запахов? – Сирена смолкла, и теперь он слышал свое сердце. Рик глубоко вздохнул, в нос ударил резковатый запах медикаментов, спирта. Он вдруг понял, что так и не сможет никогда привыкнуть к этой станции, к этому воздуху, к этой работе. Как вообще его сюда занесло? Хотя, именно это, удивляло меньше всего, зная его вечное переходящее состояние из похмельного в опохмеляющееся, необратимо трансформирующееся в новый запой.

- Я читал книги, в которых было так много о запахах, что обитали в воздухе. Особенно одна мне запомнилась, о солнечной Флориде и её пряном, солоноватом воздухе. А еще вкус уличной еды, раскаленного асфальта с горьковатыми примесями выхлопных газов. Проезжающие мимо машины с полированными солнцем боками, сигналили мне, чтобы потом раствориться в закатном пожаре. – Он попытался встать – боль, до этого сжимавшая солнечное сплетение стальными тисками, отпустила, напоминая о себе лишь редкими покалываниями. Рик попробовал сделать глубокий вздох, и это ему разрешили. Заулыбался, радуясь своим новым ощущениям, радуясь второму шансу на жизнь. Осознавая, что ему разрешили перезапустить жизнь, начать все заново, возможно вернуть семью – радостно и как-то задорно, по-юношески, рассмеялся. Появилось чувство, что теперь он все и даже вернуть дочку!

- Это надо отметить! – Он поискал глазами бутылку. Она никуда не делась, все так же лежала тут, рядом, без крышки, которую он где потерял, впопыхах спасаясь, выдавив несколько капель янтарной густой жидкости. Рик подбежал к ней, торопясь собрал пальцами драгоценную влагу, опасаясь, что жадное железо впитает её в себя, обратит в бесполезную ржавчину. Сунул пальцы в рот. На языке зажглось пламя, которое он тут же проглотил, и оно зажило жидким огнем, тягуче опускаясь вниз, даря приподнятое настроение. Мужчина поднял бутылку, посмотрел её на просвет, оценивая количество счастья. – Мы еще поживем! Поживем еще! – Радостно крикнул он в пустоту освещенного коридора.

Впереди, щелкнул электронным стартером, потух сегмент тоннеля. Звук, разогнавшись по тесной трубе тоннеля и отталкиваясь от гладких стен, напугал его до легкого ступора. Потом щелкнул еще один и еще. Темнота, набирая силу, приближалась к нему. Рик нервно сглотнул, обернулся на тяжелые ворота, понимая всю тщетность попыток прорваться сквозь них. А за воротами, набирая силу, загудел водоворот набираемой атмосферы технического газа – там никто не сможет выжить! Именно так на станции боролись с возможным нашествием вирусов или неожиданным, необузданным, беспощадным человеческим фактором.

Еще один сегмент моргнул иссине-черным, поглощая последние фотоны света. Тьма растворила в себе материю, приблизилась к нему, забившемуся к примыканию створа люков. Он надеялся, он верил, что лепестки вдруг станут мягкими, податливыми, пропустят вовнутрь! И он, вдруг став настолько гибким и худым, сможет поместиться в свободное пространство меж сталью плиты ворот и боковой железобетонной стеной. Но нет! Рик прекрасно знал, что это не возможно по простой причине – этого расстояния не было. Он сам устанавливал этот механизм, сам добивался того, чтобы в примыкание не помещалась стальная плоская линейка. И, конечно, он добился идеального качества, за что был отмечен премией и сразу её лишен за пьянку и дебош.

Потух еще один сегмент, подпуская к нему абсолютную тьму. Тьму, поглощающую пространство и время, проглатывающая жизнь. Его сердце, разогнавшись, запрыгало в груди. Вправо, влево, вниз к пяткам, наверх к горлу. Иногда задерживаясь где-то, и тогда он чувствовал, что еще немного, и оно, сорвавшись, прежде висевшее на трубках вен и артерий, разобьется о ребра. И больше нечем будет закрывать потоки крови, и она заполнит его тело изнутри, закипит на коллапсирующих внутренних органах.

Раздался щелчок, погасивший еще один сегмент. Тьма уже не надвигалась, она прыгала в его сторону хищными скачками, давила монолитной стеной, лишала сил и воли к борьбе, вызывая отчаяние и спазмы ужаса. Он никогда не был героем, и тем более сейчас не был готов им стать! Единственно, что удерживало мужчину от воплей ужаса – еще больший ужас ускорить приближение этой тьмы. Хотя Рик и понимал где-то в подсознании, что в факте отключения света не было ничего сверхъестественного, это был технологический процесс, но никак не мог заставить себя не паниковать. Он словно чувствовал, что в этой темноте сокрыто ужасное. То, что желает ему зла.

Сразу два сегмента потухли, оставив тонкий ручеек света, отделявший его от наступления ночи. Неожиданно, как ему показалось, в глубине темноты, раздался вздох облегчения, и легкое движение воздуха достигло давно не мытой чёлки.

- Кто тут! – Не выдержав и дав петуха, крикнул он в зев черноты. И тут же закричал, больше не сдерживаясь, истерично, по бабьи, обмочив джинсы.

На границе света и тьмы, в линии терминатора, стояла тень, геометрией напоминавшей человека. На этом сходство заканчивалось. Вокруг фигуры зыбились спагеттиобразные отростки! А потом разом, все они, своим множеством, ринулись к нему, протыкая одежду и кожу, неся с собой, словно стрекальца медуз, яд и адскую, парализующую боль. Показалось само существо.

- Это не человек! Ааа! Не человек! Не человек! – Заорал Рик, чувствуя, как плавиться его кожа.

- Живи. Живи. Живи. – Сквозь захлестнувшую сознание боль, прорвался уверенный, громкий голос.

Луна. День второй.

Её аппарельный пикет находился достаточно далеко от основных шлюзов и служил грузовым портом для выгрузки переработанной породы где-то внизу станции. Она знала, что тут что-то добывают, в каких-то глубинных шахтах, но особо не интересовалась, полностью довольствуясь должностными обязанностями. С утра