Но те дни прошли. Старый Тоби Марстон лежал теперь, холодный и тихий, под ветвями могучего ясеня в саксонских руинах. Он занял свое место среди остальных представителей старинного рода Марстонов, обратившихся в прах и преданных забвению. Потертые высокие сапоги и кожаные бриджи, треуголка, какие все еще носили пожилые джентльмены того времени, примелькавшийся красный жилет почти до колен и свирепое, как у мопса, лицо старого сквайра стали лишь картинкой из воспоминаний. А братья, между которыми он посеял непримиримую вражду, в траурных костюмах с иголочки яростно спорили по разные стороны стола в большой дубовой гостиной. В той самой гостиной, так часто оглашавшейся шутками и грубыми песнями, руганью и смехом приятелей-соседей, которых старый Тоби из Гилингден-холла любил созывать.

Эти молодые джентльмены, выросшие в Гилингден-холле, не привыкли стесняться в выражениях и, если надо, без колебаний пускали в ход кулаки. На похороны старика ни один из них не успел: смерть его наступила внезапно. Тоби Марстона уложили в постель в том веселом и сварливом состоянии, которое наступало у него после портвейна и пунша, а утром нашли мертвым: голова свисала с кровати, а лицо почернело и опухло.

Теперь воля сквайра отобрала у нелюбимого им горбуна Гилингден, передававшийся по наследству от отца к старшему из сыновей с незапамятных времен. Скруп Марстон был в ярости. Его низкий резкий голос, оскорблявший покойного отца и живого брата, гремел на весь дом. Бурные обвинения подкреплялись тяжелыми ударами кулака по столу, разносившимися по большому залу. В ответ раздавался еще более грубый голос Чарльза, сменившийся затем быстрой чередой коротких фраз с обеих сторон. Голоса братьев зазвучали вместе, становясь все громче и злее. Увещевания испуганных адвокатов тонули в этом шуме, но потом крики внезапно стихли. Скруп выбежал из комнаты – бледное разъяренное лицо казалось еще белее на фоне длинных черных волос, темные глаза яростно сверкали, кулаки были сжаты. Гнев придавал его судорожным движениям еще бóльшую неуклюжесть.

Ссора между молодыми людьми, несомненно, оказалась очень серьезной. Чарли, хотя и остался победителем, был не менее зол, чем Скруп. Старший брат вознамерился завладеть домом, затеяв против своего соперника судебный процесс. Но его адвокаты явно возражали против этого. Тем не менее Скруп, полный ненависти, отправился в Лондон и нашел юридическую контору, управлявшую делами отца. Встретили его там, надо сказать, весьма приветливо и радушно. Клерки подняли документы на имущество Тоби Марстона и обнаружили, что Гилингден среди его собственности не значился. Это казалось очень странным, но все так и было – дом являлся особым исключением. Так что право старого сквайра распорядиться им по своей воле не могло быть поставлено под сомнение.

Однако жажда мести довела Скрупа до готовности погубить самого себя, если это поможет досадить брату. Он повел против Красавчика Чарли настоящую войну, принявшись оспаривать завещание старого сквайра в гражданском суде, а затем в королевском. С каждым месяцем вражда между братьями крепла и росла.

Скруп проиграл дело во всех судах, и поражение не смягчило его. Чарльз еще мог бы простить ему грубые слова. Но он потерял кучу денег во время долгих процессов, апелляций, специальных ходатайств и прочих эпизодов юридической эпопеи, в которой братья Марстон буквально погрязли. Ущерб от судебных издержек сильно ожесточил сердце младшего брата, как это обычно происходит с людьми, ограниченными в средствах.

Годы летели, так и не принося братьям мира. Напротив, пропасть взаимной ненависти со временем становилась еще глубже. Ни один из братьев так и не женился. Однако с младшим, Чарльзом Марстоном, произошел еще и несчастный случай, который лишил его и без того скудных радостей жизни.

Неудачное падение Чарльза с коня по кличке Охотник закончилось для молодого человека серьезными переломами и сотрясением мозга. Многие даже думали, что он никогда не поправится, однако Чарли не оправдал этих злых ожиданий. Он выздоровел, но кое-что ушло из его жизни безвозвратно.

Травма бедра лишила его возможности сидеть в седле. И бесшабашный дикий дух, который до сих пор никогда не подводил Красавчика, улетучился навсегда.

Пять дней Чарльз находился в состоянии комы – абсолютной бесчувственности, – а когда пришел в сознание, его стала преследовать необъяснимая тревога.

В лучшие дни Гилингден-холла при старом сквайре Тоби дворецким служил Том Купер. После смерти прежнего хозяина Том так и остался на этой должности. В дни увядания былого великолепия и перехода на экономное ведение хозяйства он продолжал хранить старомодную верность семье. Прошло двадцать лет со дня смерти старика. Дворецкий и сам стал худым и сутулым. Лицо, потемневшее и приобретшее от старости странный коричневый цвет, покрылось морщинами. Характер стал угрюмым – хотя и не таким мрачным, как у покойного сквайра.

Чарльз, став увечным, продал Охотника и вернулся домой. С потерей коня исчезла последняя традиция старой жизни в Гилингдене. Молодой сквайр, как его все еще продолжали называть, утратив способность охотиться верхом, стал вести уединенный образ жизни. В неописуемом унынии он медленно и одиноко бродил, хромая и опираясь на палку, по знакомым местам, редко поднимая взгляд от земли.

Старый Купер мог позволить при случае без боязни разговаривать со своим хозяином. Однажды, передавая ему шляпу и трость в холле, он заметил:

– Вам следует немного прийти в себя, мастер Чарльз!

– Я давно уже никому не интересен, старина Купер, – отозвался Марстон.

– Я вот о чем думаю: вас что-то гнетет, и вы никому не говорите об этом. Нет смысла держать это в себе. Вам станет намного легче, если вы выговоритесь. Ну же, в чем дело, мастер Чарли?

Серые глаза сквайра округлились, встретив прямой взгляд Тома. Хозяин почувствовал, что слуга словно снял с него чары. Чарльз до сего момента был похож на призрака, который из-за наложенного заклятия не может сказать ни слова, пока с ним не заговорят. Чарльз несколько секунд серьезно смотрел в лицо старому дворецкому, затем глубоко вздохнул.

– Это не первая хорошая догадка, которую ты сделал вовремя, старина Купер, и я рад, что ты высказался. Действительно, кое-что не выходит у меня из головы с тех пор, как я упал. Заходи-ка сюда и закрой дверь.

Сквайр толкнул дверь дубовой гостиной и рассеянно оглядел картины. Чарли уже давно не заходил сюда. Усевшись на стол, он снова некоторое время смотрел в лицо Тому, прежде чем заговорить.

– Дело не такое уж важное, Купер, но меня оно беспокоит. Я не стал бы рассказывать об этом ни пастору, ни доктору. Бог знает, как бы они к этому отнеслись… Но