— Да все им ясно, они выделываются, — сказала Маша Большакова.

— Больше будут выделываться — больше будут писать. Скачков, после уроков не забудь сдать мне тетрадку. Я в журнал тебе ставлю точку. Пишем: «Экономический район — это район с преобладанием одной отрасли производства в экономике». Вот у нас в Речниках какая доминирующая отрасль производства?

— Самогоноварение! — крикнул с первой парты Старков.

— Старков, ты пиши, а не языком чеши.

Вдохновленная Старковым, красная профессура называла отрасли производства, за которые Речники надо было бы выжечь напалмом.

— Ну, завод у нас на Каме какой? — подсказал Служкин.

— Транспортное машиностроение, — подсказала Маша Большакова.

— Молодец, Маша, ставлю тебе точку, — одобрил Служкин.

— Ха! Машке Большаковой точку и мне точку? — возмутился в чемодане Скачков. — Несправедливо!

— Сейчас я тебе переправлю… — Служкин склонился над журналом.

— Не-не-не!.. — забеспокоился Скачков, вылезая наружу.

— Теперь откройте в учебниках карты номер два, три и пять, сравните их и попробуйте разделить территорию страны на экономические районы. Ну вроде бы как вам подарили страну, а вы в ней налаживаете производство.

— А мы не хотим налаживать, — заявил Старков. — Мы страну сдадим в аренду иностранцам, пусть они и пашут.

— Уже десять минут прошло, а ты, Старков, писать еще не начал.

— Да я вам этот вопрос за минуту напишу, — пообещал Старков. — Вопрос-то какой-то тупой… Зачем, Виктор Сергеевич, мы вообще учим эту ерунду, морально устаревшую сто лет назад?

— Возьми, Старков, у Шакировой учебник и посмотри в нем на последней странице фамилии авторов, — посоветовал Служкин.

Весь класс тотчас же начал заинтересованно изучать последнюю страницу, только Шакирова стучала кулаком в широкую спину Старкова.

— Есть среди фамилий авторов фамилия Служкин?

Красная профессура, растерявшись, снова перечитала список.

— Есть! — с последней парты на всякий случай крикнули двоечники Безматерных и Безденежных, которым полагалось бы находиться не в девятом «а», а в зондеркоманде.

— Нету меня, — игнорируя двоечников, сказал Служкин. — Тогда я не понимаю, Старков, почему ты задаешь этот вопрос мне.

Красная профессура взволнованно загомонила, пораженная отсутствием Служкина среди авторов учебника.

— Хорошая отмазка, — одобрил Старков, презрительно перебрасывая учебник Шакировой.

— Итак, карты посмотрели, — продолжил Служкин. — Теперь по ним давайте попробуем назвать, например, сельскохозяйственные районы.

Красная профессура перечислила все районы, которые нашла, включая Крайний Север с вечной мерзлотой.

— Молодцы, два, — оценил Служкин. — Ставим цифру один, пишем маленький заголовочек: «Сельскохозяйственные районы». Ниже ставим буковку «а». Первый фактор, от которого зависит развитие в районе сельского хозяйства. Какой фактор вы можете назвать?

Скрипя, пробуксовывая, урок ехал дальше.

— Все, время прошло, — наконец объявил Служкин, подходя к первым партам.

Старков сразу протянул густо исписанный листок. Красная от волнения Спехова что-то лихорадочно строчила. Милая, глазастая троечница Митрофанова встала, подала бумажку и сказала:

— А я почти ничего не написала, Виктор Сергеевич.

— Плохо, Люся. Поставлю кол.

— Дак чо, вам же хуже, — усаживаясь на свое место, обиженно сказала Митрофанова. — Колы в журнал ставить нельзя. Придется вам со мной после уроков сидеть, натягивать меня на «тройку».

— А ты мне очень нравишься, Митрофанова. Ну, как девушка. Я с тобой после уроков с удовольствием встречусь.

Красная профессура ахнула, Маша Большакова смутилась, а двоечники Безматерных и Безденежных заржали.

— Вам для этого география и нужна, — саркастически заметил Старков. — Вы-то хоть на Люське женитесь, а нам география на что?

— Дурак, — сказала Митрофанова Старкову.

— Конечно, — согласился Служкин. — Вас в загсе никто не спросит о факторах размещения нефтедобывающей промышленности…

— Вот! — обрадовался из чемодана Скачков. — Чего тогда их учить?

— У нас вообще класс с гуманитарным уклоном, — пояснил Старков. — Зачем нам экономика? Мы будем вольные художники.

— Вольный художник — это босой сапожник, — возразил Служкин. — Все умеет, ничего не имеет. Я тоже был вольный художник, а, как видите, без географии не прожил.

— А что вы делали? Стихи писали? — не унимался Старков.

— Маненечко было, — кивнул Служкин.

Двоечники Безматерных и Безденежных от смеха сползли вниз.

— А почитайте… — улыбаясь, попросила Маша Большакова.

— Да вы их знаете… — отмахнулся Служкин. — Они в учебнике литературы напечатаны. Под псевдонимами.

— Ну почитайте! — заныла красная профессура. — Нам никто не читал!..

Служкин посмотрел на часы: пять минут до конца урока. Закончить новый материал он все равно бы не успел.

— Хорошо, я почитаю, — согласился он. — Но тогда вы параграф изучите дома сами, а на следующем уроке по нему — проверочная.

Класс негодующе взвыл.

— Искусство требует жертв, — пояснил Служкин.

— Да ладно, чего вы! — обернувшись ко всем, крикнул Старков. — Подумаешь — проверочная! Напишем! Читайте, Виктор Сергеевич.

В кабинете воцарилась благоговейная тишина.

Служкин сел на стол.

— Этот стих я сочинил в девятом классе ко дню рождения одноклассника по фамилии Петров. Петров был круглый отличник, комсорг школы и все такое. Называется стих «Эпитафия Петрову». Для тупых поясняю: эпитафия — это надгробная надпись. Стих очень простой, смысла нет, рифмы тоже, смеяться после слова «лопата».

Помедли, случайный прохожий,

У этих гранитных плит.

Здесь тело Петрова Алеши

В дубовом гробу лежит.

Петров на общем фоне казался

Чище, чем горный снег,

И враз на него равнялся

Каждый плохой человек.

Но как-то однажды утром

На самом рассвете за ним

Пришел предатель Служкин

И целая банда с ним.

Сказал ему Служкин: «За совесть,

За множество добрых дел

Окончена твоя повесть

Последней главой „Расстрел“».

Петров это выслушал гордо

И свитер порвал на груди: