Суд над военными преступниками в Нюрнберге доказал, что германский Генеральный штаб не принимал участия в политических решениях, которые принимались между 1933 и 1939 годами, и что его мнения не спрашивали до выхода из Лиги Наций. Генерал Маршалл, в то время глава американского Генерального штаба, в своем докладе президенту Трумэну 1 июля 1945 года высказал мнение, что общего плана Генерального штаба с нацистской партией не существовало, но были скорее острые разногласия во мнениях, между политическим и военным руководством. В этой связи следует упомянуть о следующем: в Нюрнберге среди остальных Генеральный штаб и ОКВ несли коллективную ответственность за то, что являлись организацией с преступными целями. Эта предполагаемая организация обвинялась в планировании и развязывании преступной агрессивной войны. Хорошо известно, что в отношении Генерального штаба вердикт гласил: «Невиновен», тем не менее под названием Генеральный штаб и ОКВ следователи и прокуроры объединили в одну группу[7] начальников Генеральных штабов армии и люфтваффе, трех офицеров из ОКВ, главнокомандующих тремя управлениями вермахта и всех армий, групп армий, военно-воздушного флота и соответствующих военно-морских организаций, в то время как сами офицеры Генерального штаба осуждены не были. За исключением начальников Генеральных штабов и членов ОКВ, вышеупомянутые люди не были офицерами Генерального штаба, но командующими войсками. Причина выбора смешанного наименования Генеральный штаб и ОКВ авторитетными прокурорами не могла быть иной, кроме как желанием нанести по обоим – руководству и его помощникам – один удар. Это намерение было выполнимо легче, потому что в других странах, например Франции, Англии и США, начальник Генерального штаба не подчиняется, как в Германии, главнокомандующему армией, но сам занимает этот пост, во всяком случае, de facto.

Начальник германского Генерального штаба был лишь советником главнокомандующего и не обладал исполнительной властью. Он мог только отдавать приказы от имени командующего. И лишь по этой причине влияние Генерального штаба и в особенности его шефа постоянно и нелепо переоценивалось. В отношениях между Гитлером и Генеральным штабом не было трений вплоть до лета 1934 года. Но вскоре после печально известного 30 июня 1934 года пошли слухи о том, что в партии растет недовольство Генеральным штабом. Говорили о нем как о реакционном, и, как утверждалось, адъютанты могли также хорошо исполнять свои обязанности. Несомненно, что тут звучал голос хозяина. Гитлер не упустил из виду царящее в армии отвращение к поведению многих партийных бонз, к недостойному обращению с евреями и растущий с каждым днем политический оппортунизм. Позднее Гитлер видел в Генеральном штабе «последнюю франкмасонскую ложу Германии». В своем недоверии его поддерживали и укрепляли Геринг и Гиммлер. Первый считал, что Генеральный штаб – отсталый, а также мешает его амбициям поставить люфтваффе в первую позицию. Последний справедливо отмечал, что Генеральный штаб – главный источник сопротивления в армейском руководстве продолжающемуся росту членов ваффен СС.

Зимой 1938/39 года Гитлер отдал приказ, имеющий огромное значение. В германской армии начальники штабов корпусов и выше имели право, в случае несогласия с решениями своих командиров, высказывать мнение в письменной форме. Хотя, даже вопреки абсолютному несогласию, они все равно со всей энергией выполняли приказы своих командиров, как только последние были отданы. Теперь Гитлер отдал приказ об отмене общей ответственности командующего и начальника ставки. Это также относилось и к Генеральному штабу армии. Причина такой меры была ясна как день.

Во время войны конфликт между Гитлером и Генеральным штабом обострялся все больше и больше. Почему это было так, мы подробно обсудим в третьей главе.

Но именно в результате этого непримиримого конфликта и сильной тревоги за судьбу Германии ряд офицеров приняли участие в попытке покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Заговорщики главным образом были членами Генерального штаба или когда-то принадлежали к нему. Большинство из них служили в резервной армии, некоторые уже ушли в отставку. Эти люди действовали вполне сознательно, они положили жизнь на кон ради Германии, и многие потеряли ее. Однако можно усомниться в том, просчитывали ли они последствия своих действий, в том числе и в случае удачи?

Многие солдаты пребывали в отчаянии из-за дилетантизма военного руководства наверху, разрушения доброго имени Германии, которое принесли с собой нацисты. По многим причинам они с радостью встретили бы смену режима. Однако о том, чтобы им самим привнести такие перемены, вопрос даже не стоял. Веками Германия никогда не подвергалась внутренней тирании, такой, какую часто испытывали другие страны, и прусско-германская армия никогда не отдавалась в распоряжение революции. Только один известный мятежник возник в ее рядах – генерал фон Йорк, но и он восставал только против иностранного господства. В любом случае преобладающее большинство солдат находились на фронте и часто участвовали в тяжелых боях, которые требовали от них всей энергии и самопожертвования. Вдобавок следует вспомнить, что систематическая агитация партии против генералов и генеральной ставки уже посеяла значительное недоверие среди войск. Более того, даже в 1944 году Гитлер имел еще множество сильных сторонников среди народа, большинство из которых ни в коей мере не рассматривали его как преступника. И аналогично, большая часть армии, вероятно, не последовала бы за вожаком повстанцев. По всем этим причинам даже лучше подготовленный и более удачный путч привел бы к крушению вермахта и к гражданской войне, а в результате возник бы хаос.

Нет никаких доказательств, что Германия получила бы лучшие условия, если бы она пала в результате революции в 1944 году. Недоверие союзников к нам и среди нас самих было очень велико. Разумеется, верно одно: германский народ претерпел бы дальнейшие страдания. В последние шесть месяцев войны рушились германские города, и среди них самый красивый; в течение этих месяцев в результате бомбежек произошли невосполнимые потери произведений искусства. Между тем похоже, что многие огромные преимущества более раннего окончания войны были бы вскоре забыты и вина за последующие суровые испытания народа была бы возложена на вермахт. Тем более что и без этого говорили, что вермахт предал отчизну в критический час, и эта легенда восторжествовала над правдой.

На самом деле давно можно было услышать такое: «Нас предали, в противном случае все могло быть иначе». На это я могу лишь сказать, что мне неизвестен ни один случай, когда командующий или офицер Генерального штаба на фронте вел себя предательски, ни о заговоре с врагом или какого бы то ни было рода саботаже. Насколько я знаю и верю, ни офицеры, ни даже командование резервной армии никогда не стояли в стороне от укрепления войск. Все, что было сказано, и до сих пор является измышлением, продуктом грязной кампании партии или плодом воспаленного воображения. И поскольку эти слухи якобы базируются на личных наблюдениях, они лишь могут быть результатом незнания всей правды и основываются на мнении, не обладающем достаточными доказательствами. Ближе к концу войны можно было постоянно слышать: «В том или ином месте находится большое количество топлива». Или: «В том или ином месте на взлетном поле в бездействии находятся ряды истребителей. Почему мы не можем получить бензин для наших танков? Почему самолеты не поднимаются в воздух?» Естественно, такие заявления следовали одно за другим. В каждом случае оказывалось, что бензобаки пусты или почти пусты, что «ряд истребителей» уже вышли из строя и их невозможно обслужить, или не было экипажа, либо не хватало топлива определенного типа.