— С кем это вы разговариваете? — догнал ее чей-то голос.

Вскрикнув, Эдлин обернулась. Ее первая мысль, что вернулась леди Бланш, оказалась ошибочной: в хранилище вошла коротышка-служанка с огромной охапкой хвороста в руках.

Эдда! Она же совсем забыла об Эдде! Как глупо было поверить, что леди Бланш так просто уберется восвояси! Эдлин удалось отбить только первую атаку.

— Сама с собой, — ответила она.

— А-а, — многозначительно протянула Эдда. Она решила, что стычка с леди Бланш задела Эдлин за живое.

— Давай-ка я возьму дрова, — распорядилась Эдлин.

Но Эдда ловко увернулась от ее протянутых рук, якобы не желая утруждать леди.

— Куда их положить? — с фальшивой почтительностью спросила она.

Поленница находилась как раз возле убежища Хью, и дров в ней, как справедливо заметил перед этим Уортон, почти не осталось.

— Возле печи, — коротко приказала Эдлин.

Не спеша обшарив взглядом все углы, служанка двинулась вперед.

— Не смей идти дальше! — громко воскликнула Эдлин, боясь, что из-за пронырливости Эдды ей не уйти от ножа Уортона.

— Ну, разумеется, — злобно пропищала Эдда, сваливая хворост поверх жалких остатков поленницы. Голосок у нее был въедливый, под стать хозяйке. — Вы тут такой беспорядок устроили! Леди Корлисс непременно будет обо всем доложено!

Испуганная Эдлин в смятении огляделась. Да, такого в ее хранилище еще не бывало! Тряпки из корзины были вывалены на пол. Сама корзина, перевернутая вверх дном, прикрывала явно подозрительную груду лохмотьев. А если получше приглядеться, можно было обнаружить многое, что ясно доказывало — дело нечисто.

Окажись на месте Эдды человек с хорошим зрением, его, безусловно, не удалось бы обмануть. Но Эдда, подобно леди Бланш, тоже страдала близорукостью, что было крайне кстати.

Эдлин незаметно промокнула краем головного платка внезапно выступивший на лбу пот. Она, разумеется, не собиралась спускать такую наглость этой жалкой, но зловредной копии леди Бланш.

— Что происходит в моем хранилище — вообще никого не касается, а тебя — менее всего! Насколько я понимаю, вам с леди Бланш хочется самим распоряжаться опийным сиропом и иметь его в неограниченных количествах. Напрасные надежды! Ступай-ка лучше к своей госпоже, доложи о вашей неудаче и получи заслуженную взбучку.

Внезапно Эдда резко наклонилась, едва не уткнувшись носом в фартук Эдлин.

— Ой, да тут у вас на фартуке кровь! — удивленно воскликнула она и вновь подняла взгляд на Эдлин, явно ожидая ответа на незаданный вопрос.

Эдлин медленно опустила глаза, внимательно рассматривая одежду и одновременно придумывая убедительное объяснение. Действительно, на фартуке, который она надевала, чтобы не испачкать тонкую шерстяную юбку, оказалось несколько мелких пятнышек крови. Эдлин поскребла их, стараясь оттереть, но тщетно.

— Наверное, я запачкалась, когда на рассвете ходила в больницу осматривать раненого, — как можно равнодушнее сказала она.

Ее было, конечно, очень легко поймать на этом обмане, но Эдлин не умела лгать.

— Мне не спалось, — поспешно добавила она для большей достоверности.

— Подозреваю, из-за нечистой совести, — злорадно заметила Эдда, не упустив случая уколоть ненавистную леди.

— А ну-ка убирайся! — негромко приказала Эдлин, окончательно потеряв терпение и неосознанно подражая командному тону Хью. — И не вздумай возвращаться, иначе твоя дерзость доведет меня до греха злословия об одном из слуг Господа.

— О ком же? — напоследок осмелилась осведомиться нахалка.

Подойдя к двери, Эдлин широко ее распахнула.

— О тебе! — бросила она, указывая служанке на выход. Закудахтав как курица, та выкатилась в сад и поспешно заковыляла по дорожке.

Проводив Эдду не самым любезным взглядом, Эдлин захлопнула дверь. От этого звука к ней неожиданно вернулось самообладание. Однако несчастья ее отнюдь не кончились.

Уортон неуклюже поднялся из угла и принялся счищать с себя прилипшие лохмотья. Сердито взглянув из-под нависающих бровей, он погрозил ей ножом.

— Я же предупреждал тебя, чтобы ты не впускала их сюда.

— А я говорила тебе, что это невозможно. — Она внимательно наблюдала за тем, как он начал освобождать от прикрывающего тряпья долговязую, закованную в металл фигуру, растянувшуюся на полу, и ей страстно захотелось, чтобы все это оказалось дурным сном.

— Сними с него наконец доспехи, — устало сказала она. — Ему необходимо как следует отдохнуть. Вряд ли это возможно под такой грудой ржавого металла.

— Ржавого?! — возмущенно воскликнул Уортон пронзительным голосом.

— Груды? — угрожающе переспросил Хью, оскорбившись так же, как и его слуга. Реакция обоих была настолько схожей, что Эдлин чуть не расхохоталась.

Довольная, что ей удалось задеть их за живое, она продолжала:

— Кроме того, его следует одеть во что-нибудь другое. — И, внимательно посмотрев на Уортона, добавила: — Я не думаю, что у вас найдется хотя бы чистая рубаха, не так ли?

— Прошу прощения, миледи, но в пылу сражения я забыл о ней, — насмешливо поклонился Уортон. Неуклюжая шутка простолюдина придала ей силы.

— Ну что ж, нелегко будет найти одежду такой длины, которая была бы достаточной ддя твоего господина, однако попробую поискать в монастырской больнице.

Она выскользнула из дома, прежде чем Уор-тону удалось задержать ее, и впервые с тех пор, как увидела сломанный замок на дверях, вздохнула с облегчением.

За какие прегрешения небо посылает ей такие страдания? Ей хотелось надеяться, что худшее уже позади; она истово молилась, чтобы небо наконец послало ей покой, а горе, неотступно преследующее ее, ежеминутно напоминающее о себе, оставило бы ее. Она не рассчитывала обрести счастье. Но хотя бы светлую печаль вместо гнетущей тяжелой тоски неужели она не заслужила? Немного погодя ей показалось, что Бог услышал ее молитвы. На самом же деле это были пустые надежды. Господь отвернулся от нее, может быть, навсегда.

Выйдя из сада, где она выращивала лекарственные травы, Эдлин оказалась в монастырском дворе, где располагались все необходимые постройки. Отсюда хорошо были видны кельи монахинь, монастырская больница, амбары и жилье для мирских гостей, где обитала и она. В центре стоял храм, который торжественно возвышался, стремясь шпилем в небеса, объединяя все сущее под своей божественной сенью.

Стадо монастырских овец мирно щипало траву у больших каменных ступеней, ведущих к кладбищу, и одна не очень знатного происхождения монахиня кормила кухонными отбросами трех хрюкающих свиней. Здесь ничто не напоминало об ужасах и кровавых жестокостях постоянно идущих войн. Бароны сражались против принца, они сражались друг с другом, они делили земли и замки, топча и разрушая, сжигая и убивая. Война стала плотью и кровью, она стала жизнью мужчин. Эдлин всегда помнила об этом и не желала смиряться с происходящим.