Садясь в машину, Лиля несколько раз оглянулась.

– Да он уже ушел, наверное, – с сожалением сказала Зоя.

– Кто он? – удивилась Маргарита.

– Да тот парень, который нам помог, – пояснила Лиля. – Я хотела его еще раз поблагодарить.

– Не понимаю, за что? – искренне удивилась Маргарита. – На его месте так же поступил бы каждый. Ничего, пусть останется неизвестным героем!

Михаил Иванович хмыкнул. Маргарита, как обычно, считает, что весь мир перед ней в неоплатном долгу!

За тем, как Говоровы и подруги Лили усаживались в машину, наблюдал не только сконфуженный дежурный, припавший к окну своего кабинета. За углом здания стоял Родион Камышев, который не без удовольствия заметил, как озирается Лиля.

История, конечно, сказочная… До чего же кстати он засиделся сегодня у друзей! Правда, посиделки окончились ссорой. В эти дни все обсуждали известие о Пленуме ЦК, на котором был отстранен от руководства Хрущев, совмещавший должности Первого секретаря ЦК и председателя правительства. Газеты пестрели фразами: «преступный волюнтаризм», «спонтанные, часто непродуманные действия во внутренней и во внешней политике», «рост цен в связи с деноминацией рубля», «неоправданное урезание приусадебных участков колхозников», «рискованные действия во внешней политике, которые могут осложнить международное положение Советского Союза», «резкое сокращение армии», «недостаточные меры в демократизации культурной жизни», «неоправданные стремления разогнать Академию наук» – и тому подобными. Спор же между Родионом и его друзьями вышел из-за того, что пленум явился результатом «тайного заговора», как это назвали друзья. Вызванный из Пицунды, где он проводил отпуск, Хрущев был поставлен перед фактом отставки. Друзья Родиона считали, что коммунисты не должны опускаться до таких мер, которые напоминали об эпохе дворцовых переворотов. Брежнева, избранного Первым секретарем ЦК партии, Косыгина, который стал председателем Совета министров, и Микояна, назначенного председателем Верховного Совета СССР[2], они называли предателями.

Родион же считал, что в стране уже начал складываться культ Хрущева, кое в чем подобный культу Сталина. На экраны уже вышел фильм «Дорогой Никита Сергеевич», чего ждать дальше? Меры следовало принимать решительные – их и приняли!

Друзья Родиона здорово распалились, назвали его почему-то безродным космополитом, хотя этот эпитет относился еще к сталинским временам, и фактически выгнали вон. Дело чудом не дошло до драки, и Родион, спеша в общежитие, где он жил, жалел, что не дошло. Он вообще был вспыльчив и не дурак подраться, поэтому с большим удовольствием ввязался в эту историю со спасением девчонки. И кулаки почесал, и душу отвел, и… И, кажется, свел довольно полезное знакомство.

Ничего себе – мимоходом спас дочь самого Говорова! Для деревенского парнишки, которым еще не так давно был Родион, это было почти то же, что для Ивана-дурака – похищение Царь-девицы. И мысли о том, как же блистательно вся та сказочная история закончилась для Иванушки, не переставали тревожить Родиона.

Из того, что произошло, он может извлечь для себя такую несусветную пользу, о которой не смел даже мечтать. Да что! Ему и в голову не приходило мечтать о чем-то подобном!

Правильно говорил дед: «Везунчик ты, Родька, и высоко залезешь, если руки не обдерешь!»

Пока Родион Камышев только руки обдирал, но залезть даже на самую малую высоту ему не удавалось. Ну что ж… Самое время вспомнить арию Германна из пушкинской «Пиковой дамы», которую Родион слушал недавно по радио:

Выпал, наконец-то выпал долгожданный миг удачи, и Родион будет самым настоящим неудачником, если не сумеет его поймать.

Ничего, что Лиля Говорова не успела его толком поблагодарить за свое спасение! Это даже хорошо! Она будет чувствовать себя обязанной это сделать.

Только надо предоставить ей такую возможность как можно скорей.

Это устроить несложно. Лиля и не подозревает, что Родион тоже учится в педагогическом, только на химбиофаке. Надо просто не зевать, и удача упадет в его руки, как спелое яблочко!

Главное, чтобы она не узнала о прошлом. Вот что самое главное!

Реальность, как всем известно, имеет обыкновение обманывать самые радужные надежды и самые смелые мечты. Родиону удалось подстеречь Лилю, которая вышла из института одна, без этих вечно приклеенных к ней хихикающих подружек, но она несла букет цветов, который был ей вручен, конечно, каким-нибудь поклонником, и это несколько сбило Родиона с толку.

Сунув портфель приятелю и попросив отнести его в общежитие, Камышев рысцой догнал девушку и ляпнул:

– Значит, вас Лилей зовут?

– А что, вы в милиции не расслышали? – насмешливо глянула она через плечо.

Похоже, девушка отнюдь не собирается с разбегу кидаться Камышеву на шею и рассыпаться в благодарностях!

Ну, он тоже хорош! Начал с самого дурацкого вопроса, который вообще можно было придумать!

Само собой, отступать Родион не собирался. Он усмехнулся, вспомнив, что лучший способ обороны – это наступление:

– А вы, оказывается, злючка!

– А еще кто-то назвал меня дурой! – мстительно добавила Лиля.

– Я?.. – растерялся Родион. – Да никогда!

Вот ведь злопамятная какая! А как ее еще было называть, когда она сиднем сидела и таращила глаза, пока Родион оттаскивал от нее хулигана!

Конечно, можно было и не орать на нее. Но ведь Родион тогда не знал, что перед ним Лилия Говорова, дочь первого секретаря горкома!

Разумеется, он не стал разъяснять девушке ее ошибки, а смиренно пробормотал:

– Простите!..

– Прощаю, – кивнула Лиля. – А вы студент или аспирант?

– Не, берите выше! – хохотнул Родион. – Доктор наук!

Брякнул – насторожился: а вдруг поверит?

– А вы остряк, доктор наук…

Не поверила. Что и требовалось доказать.

Врать больше не имело смысла, и Родион скромно признался:

– Ну, если честно, я студент пятого курса, будущий агроном.

Он только хотел ненавязчиво так спросить, что Лиля делает сегодня вечером, но она свернула к голубому «Москвичу», стоявшему под красным развесистым кленом.

Родион не раз видел эту машинку раньше и втихомолку завидовал тому папенькиному сынку, который приезжает в институт на авто. И вдруг оказывается, что это не папенькин сынок, а папенькина дочка! И какого папеньки…

Он аж присвистнул от изумления:

– Ни фига себе!