А Наталья сидела за рулем машины и наблюдала, как Иван вышел, как он крутил головой, видимо, разыскивая кого-то, может быть, ее. Когда он сунул руку в карман и сразу же вынул ее, Наталья поняла, что он без машины, но забыл об этом. Скорее всего, он человек привычки. Она много знала о нем из рассказов Анны Дмитриевны. Для Натальи он был почти членом семьи. Анна Дмитриевна показывала Ванечкины фотографии: вот он только родился – смеющаяся молодая, очень красивая, мать с белым кулечком на руках, вот он пошел в детский сад, вот он в первом классе, а вот в десятом. Это он на приеме в Кремле, это – с президентом, это – с послом. Да, это был совсем другой мир, где царствовала Политика, и Наталье до этого мира было как до Луны. У нее были Полина, братья, тяжелая работа и подруга Машка, без которой она никак не могла долго обходиться. Что-то она давно не звонила, кстати, наверное, запарка на работе. Как же Иван Ильич Горчаков мог ее не узнать?

…На отпевание он опоздал – задержался самолет, и на кладбище приехал с какой-то девицей. Родственники – очень старенькая женщина в норковой шубе до пят и мужчина неопределенных лет с массивной тростью – рванулись к нему, если можно было так назвать мелкую семенящую одышливую ходьбу. Он обнял их, что-то шепча в утешение, очень нежно взял женщину под руку и повел к могиле. Девица цеплялась к нему с другой стороны, но схватиться ей было не за что – обе его руки были заняты. Около могилы он стоял как каменный, без единого движения, без слов и без слез. Кто-то из друзей покойных подходил к нему, говоря приличествующие случаю слова утешения, он вежливо кивал.

Наталья стояла недалеко. Когда стали бросать землю на гробы, он отвернулся, тогда она подала ему горсть земли, чтобы он тоже бросил. Он встретился с ее глазами. В этом взгляде было столько печали, что Наталья едва удержалась, чтобы не погладить его, как маленького, по голове. Все закончилось. Несколько человек сказали надгробные слова, служащие закопали могилу, поставили один, общий, крест, засыпали холмик цветами, отошли к машинам. Девица, которая приехала с Иваном, хлопотала около капота «Волги» с шашечками, доставала бутылки с водкой, выставляла подносы с пирожками, раскладывала бумажные салфетки.

– Подходите, помянем усопших, – говорила она каждому, кто оказывался в поле ее зрения, наливала водку в пластиковые стаканчики и указывала на пирожки. Иван стоял один, отрешенно глядя на всю эту суету. Уже никто ничего не говорил, брали стаканчики, выпивали, морщась, закусывали, отходили, давая место другим. Наталья взяла Ивана за рукав, подвела к «Волге»:

– Выпейте, а то замерзнете.

Он неловко взял стаканчик, расплескав половину водки, выпил и стал оглядываться, куда его выбросить. Наталья вложила в его руку пирожок, взяла пустой стаканчик и выбросила его в мешок для мусора.

Поминки продолжили в кругу близких друзей. Наталья к этому кругу, без сомнения, принадлежала, но идти не хотела. А потом как-то сразу передумала и, забежав на минуточку в свою квартиру, пришла, уже без шубки, к соседям. Было непривычно тихо. Настя, домработница, поправляла невидимые складки на скатерти. На подставке для цветов стоял семейный портрет Петра Ивановича и Анны Дмитриевны, перехваченный траурной лентой. Наталья вдруг осознала, что их нет. Они могли бы еще жить, радоваться, печалиться, но их нет. Иван сидел в любимом кресле Петра Ивановича и смотрел перед собой. Людей было немного: Иван с девицей, Наталья, деловой партнер Петра Ивановича, трое его сослуживцев, две школьные подруги Анны Дмитриевны, какая-то женщина, видимо, жена одного из приглашенных. Старушки и господина с тростью не было: поездка на кладбище тяжело им далась, и на поминки они не пришли. Как-то так получилось, что Наталья пригласила всех к столу и первая, глотая слезы, сказала о том, какие это были хорошие люди – Петр Иванович и Анна Дмитриевна, и как она их любила. Девица с удивлением и некоторой даже брезгливостью смотрела на нее, Иван сидел молча, все остальные одобрительно кивали головами. Выпили за помин душ усопших, поели, потом стали говорить все подряд, мужчины вышли на лестничную клетку покурить, а Наталья пошла на кухню – помочь Насте. На кухне был какой-то странный беспорядок: пирамиды грязных тарелок, стаканы и рюмки стояли на столах, подоконнике и даже на стульях. Никогда бы Анна Дмитриевна не допустила такого безобразия. Но самым странным было то, что тут был Иван. Он смотрел в окно, опираясь на подоконник, плечи его вздрагивали. Когда он вышел из-за стола, Наталья не заметила.

– Вы поплачьте, – сказала Наталья, – легче будет. Он оглянулся и вдруг зарыдал, сдавленно, сдерживая слезы, пытаясь унять дрожь в руках. Это ему никак не удавалось, и он старался не смотреть на Наталью – было стыдно. Наталья силой усадила его на табурет, принесла в стакане минеральной воды, он все рыдал. Одной рукой она обхватила его шею, а другой пыталась втиснуть край стакана между плотно стиснутыми губами. Он, наконец, дал себя напоить и глухо сказал:

– Это были мои последние близкие люди на земле, – и отвернулся от нее – снова зарыдал.

– Я знаю, – сказала Наталья, – для меня они тоже были близкими людьми.

Он пытался взять себя в руки, перестать рыдать, но не мог. Тряслась челюсть, ходуном ходили плечи, лились слезы. Он понимал, что это истерика, несколько раз задерживал дыхание, чтобы прекратить это, но ничего не помогало. После минералки стало на минуту легче, затем все повторилось. Он с трудом поднялся:

– Мне надо выйти.

Наталья открыла балконную дверь, взяла его за руку и потянула. Он чуть не упал, сделал несколько шагов и оперся рукой о ее плечо. Выходить было страшно. Наталья шагнула на балкон и, взяв его за лацкан пиджака, втащила его за собой:

– Ничего сделать нельзя, их не вернешь. Надо попробовать жить без них, ты понимаешь?

Он машинально отметил это «ты», но ничего не сказал. А она все что-то говорила, даже крутила руками перед его лицом, потом подошла к нему вплотную и обняла, крепко прижав свою голову к его груди. Ему стало спокойно и тепло, перестали трястись плечи. В ее позе было что-то умиротворяющее, что-то такое, чего он не мог объяснить словами. Пахло женским теплом, чуть заметно – духами. Ее руки крепко обнимали его, он тоже ее обнял. Стояла тишина, кажется, даже было не слышно голосов во дворе.

– Вот ты где! Я тебя ищу-ищу, а ты… Иван, ты меня слышишь? – девица теребила его за рукав, – все уже расходятся, ты же хозяин, выйди, попрощайся с людьми.

Иван нехотя расцепил свои руки, Наталья тоже отстранилась.

– Сейчас приду, – сказал он, – иди, Лида.

Лида, как-то очень выразительно шевельнув бровью, ушла. Иван поцеловал Наталье руку:

– Спасибо. – Не за что.

– Мы еще увидимся? – Не уверена.

– Я бы хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали для моей семьи, – тон Ивана сделался сам собой официально вежливым.

Наталья моментально уловила эту перемену. Так: неловкость, досада на себя, что не смог удержать в ее присутствии слезы и, наверное, страх перед девицей. Кстати, кто она ему? Очень разные люди, очень странная пара. Как будто он ее подцепил случайно на панели. Короткая юбка, ботфорты, яркая боевая раскраска на лице, слишком громкий голос, слишком любопытный взгляд, слишком, все слишком.