Сейчас мы работаем над февральским номером, который выйдет через две недели. Из-за неприятностей с некрологом – на три дня позже срока.

Брюсу почти нечего сказать, когда я спрашиваю, что нового произошло за эту неделю. Он так упорно обсасывает кончик своей шариковой ручки, что губы у него уже все в пасте; наконец сообщает, что текст к фотографии на обложке отдан на доработку. Я прекрасно знаю, что его вернули, – я же и вернула.

– Так что, никаких новостей из мира науки, никаких открытий? – Произнося это, я смотрю на гранки. Правку почти невозможно разобрать, густая филигрань рукописных фраз покрывает напечатанные, словно слой сажи. Никто не побеспокоился распечатать свежие гранки. Я поправляю очки и спрашиваю Брюса, когда он планирует это сделать.

– Я все еще не уверен, что эти научно-промышленные разработки соответствуют нашим…

– Не бери в голову эту науку. Гранки, Брюс, занимайся тем, в чем разбираешься. Кэтрин, куда мы поставим обзоры?

Кэтрин – редактор книжного раздела, ей давно уже наплевать на человеческие взаимоотношения.

Она бросает на меня короткий взгляд, продолжая манипуляции с очками. Она облизывает каждое стекло, словно вокруг никого нет, методично проводит языком от центра к краям. Дон Ричард, редактор отдела мод, с отвращением, но не в силах отвести взгляд, смотрит как она вытирает слюну своей шелковой блузкой.

– У нас три книжных обзора, – говорит она, закончив возиться с очками, – но два из них просто халтура. Я надеюсь, ты не станешь вносить изменения в мой раздел без моего ведома. Мне тоже нравится Достоевский, но это не значит, что мы должны писать о его романах в «На словах».

– Это не обзор – просто дань уважения, мы лишь упомянем его произведения в контексте.

– И ты хочешь, чтобы это написал Чарльз Мэнсон?[6]– Она хмурится. – А если ему не понравится моя правка?

– Простите меня, – встревает Мойра – она редактирует раздел технологий, всегда одета в нечто фиолетовое с длинными рукавами. – Для нас будет писать всемирно известный убийца?

– Даже два. Если считать некролог Пи-Джея, – вступает Дэн, редактор отдела ночной жизни – синяя кепка, оранжевая толстовка, претенциозная усмешка интеллектуала.

– Это не обсуждается, – напоминаю я своим сотрудникам. – Никто из вас не в состоянии найти или придумать захватывающую историю, и уж если я умираю от скуки, читая журнал, то можете себе представить реакцию читателей.

– Вот когда Пи-Джей…

– Пи-Джей здесь больше не работает. И я не намерена повторять его ошибок – с ленью, постоянными реверансами и уступками сотрудникам. Теперь я здесь главная. Прошу прощения, если Чарльз Мэнсон оскорбил твое чувство прекрасного, Кэтрин, и если я оскорбляю твое, Дэн, но с этого момента будем действовать так, как я считаю нужным.

– Но Дмитрий…

– Дмитрий – не ваша забота, с ним я сама разберусь. Хотите – уходите, хотите оставайтесь, честно говоря, мне без разницы. Успешный журнал отражает взгляды его редактора и опережает свое время. Это не мания величия, я хочу сделать культовое издание из этой третьесортной «Ярмарки тщеславия».[7]– Я улыбаюсь. – А теперь Рейк поведает, какая музыкальная звезда собирается подать на нас в суд в следующем месяце.

Пока Рейк, наш музыкальный редактор, которому на ухо наступил слон, поглаживая себя по небритому подбородку, принимается перечислять певцов, чьи имена для меня пустой звук, а сексуальные привычки не представляют ни малейшего интереса, Дон Ричард толкает Кэтрин. Потом стучит мизинцем по ее плечу, она пытается сбросить его руку, но Дон не унимается, наконец она разворачивает стул и спрашивает:

– Что тебе?

– Ничего.

– В чем дело, Дон?

– Да неважно. – Он хмурится. – Ах да, у тебя есть гель для укладки? Волосы, – он показывает на свою белокурую голову, – торчат, как щетина на обувной щетке.

Кэтрин качает головой, прижимая к груди свою плотно набитую сумочку:

– Не дам, пока не вернешь мой крем для рук и подводку для глаз.

Дон Ричардc у всех нас таскает косметику. Если у меня что-то пропадает, я первым делом ищу в его столе.

– А ты у Глории попроси гель. Или у Дэна.

Пока Кэтрин внимательно слушает Рейка, Дон Ричард залезает в ее сумку и вытаскивает расческу.

– …мы столкнулись с реальной проблемой, Глория. Но мы сможем протащить малость наркоты к ней в клинику. Наш репортер проделывал это и раньше с другими музыкантами. Вопрос в том, согласится ли она вмазаться прямо при нем? Теперь, когда она якобы заново родилась…

Я понятия не имею, о чем мы говорим и зачем, и это наводит меня на мысль, что пора бы пообедать.

– Объявляется перерыв, – говорю я.

– Но мы еще не обсудили…

Опять Дэн. Ночная жизнь в Сан-Франциско настолько скучна, что обсуждать его раздел практически невозможно; его ни разу и не обсуждали на моей памяти.

– Перерыв, Дэн, пойди купи себе сэндвич.

Я собираю бумаги. Дэн и Кэтрин ворчат друг на друга, к ним присоединяется Мойра. Мы с Рейком выходим последними. Он идет за мной по коридору. Его лосьон после бритья пахнет пряно, словно пирог с тыквой.

– Дэн ничего не понимает, – пытается он завести разговор.

– Дэн?

– Все эти слухи. Не представляю, как ты это выносишь. Вроде той заметки в «Нэшнл Инкуайрере».

– А что было в «Инкуайрере»?

– На первой полосе. Ты что, в магазин за продуктами не ходишь?

– Заказываю на дом. – Рейк замолкает, я напоминаю: – Так о чем они написали?

– Они фотографии опубликовали. Заявляют, что расчленение произведено в точности по учебнику, за исключением…

– Перелома ключицы. Так бывает, Рейк – люди годами с этим живут, даже не замечая перелома.

– Гм, нет… За исключением того, что сердце было вырвано и частично обкусано.

– Какая гадость. Скажи честно, я похожа на каннибала? – Я откидываю волосы с лица.

Но Рейк не улыбается. Он уставился на меня, точно у меня пятно на блузке. Или нож в руке.

– Перелома ключицы?