Но сын эти слабые движения отца отметил. Он брезгливо скривил губы.

— Вижу, что слышишь меня! Вижу!

Он склонился над кроватью, едва не задохнувшись от жуткой вони. Отца не брили и не следили за его головой. Он лежал обросший бородой и сбитыми в колтун волосами, в грязном белье, со скрещенными на груди руками. Похоже, под ним крайне редко убирали, и Александр подозревал, что пролежни, которые должны непременно появиться при подобном уходе, тоже никто не обрабатывал. Но язвы отца меньше всего волновали сына. Гораздо больше его интересовал другой вопрос.

— Ты мне обещал обвенчаться с матушкой? Почему обманул? Или эта подлая девка тебе весь свет затмила? — процедил он сквозь зубы. — Бог тебя наказал, ты превратился в бревно, которому только и осталось, что гадить под себя. Но я не позволю, чтобы ты продолжал издеваться над людьми.

Тебе не место на земле, если ты заставил матушку убить себя.

Ты — гадина, холодная, бесчувственная гадина, которая мучила и издевалась над матушкой в угоду потаскухе…

Александр склонился еще ниже и с ненавистью посмотрел прямо в глаза барону. И с удивлением отметил, что в них стоят слезы.

— Плачешь? — воскликнул он с торжеством. — Теперь плачешь! А что ж смеялся, когда шалаву уложил на матушкино место? И «Эль-Гаруду»« профукал! Благодари бога, что меня тут не было! Я бы тебе показал, как матушку из дома выгонять, как издеваться над ней! — Он резко выпрямился и огляделся по сторонам. — Теперь я понимаю, почему до тебя никому дела нет! Все рады, что барина хватил удар! Обрадовались до безумия и тотчас дорогу к тебе забыли.

Барон вдруг замычал. Лицо его стало пунцовым от натуги, жилы на шее вздулись. Он явно хотел сказать что-то, это видно было по выпученным от напряжения глазам, но сковавшая его тело сила не отпускала, держала крепко.

Александр долю секунды смотрел на отца, затем выдернул из-под его головы подушку и процедил сквозь зубы:

— Собаке собачья смерть! Это тебе за матушку! И за «Эль-Гаруду»! — И накрыл его лицо подушкой. Нажал и держал некоторое время. Затем, не отнимая подушки, столь же хладнокровно взял барона за запястье. Пульс не прощупывался. И тогда он отбросил подушку в сторону, нисколько не заботясь, что та упала на пол. На него смотрели вытаращенные, с красными от прилившей крови белками глаза того, кого он двадцать лет считал своим отцом. Александр закрыл ему веки и вытер пальцы носовым платком. Затем быстрым шагом направился к двери.

Нянька, будто почуяв неладное, никуда не ушла и только вскрикнула испуганно и перекрестилась, когда он открыл двери и сухо сказал:

— Отец скончался! Позови кого-нибудь.

Он заметил, что нянька косит взглядом за его спину. Видно, поняла старая, что не могла подушка сама по себе переместиться из-под головы несчастного на пол. Но она о своих догадках промолчала, а Александр не посчитал нужным оправдываться. Он просто перешагнул порог и быстро пошел в противоположную от няньки сторону, туда, где когда-то находилась его спальня. Только сейчас он понял, как ему хочется спать, не есть, не пить, а именно спать, спать и спать!

Проснулся он от детского плача. В комнате было темно, и Александр, открыв глаза, некоторое время лежал без движения, соображая, где он находится и чей это плач. Наконец вспомнил. Голова, отягощенная изрядным количеством спиртного, которое он выпил в одиночку, не зажигая света и лишь на ощупь отыскивая бутылку, соображала медленно, и все же Александр понял, что проснулся в своей бывшей спальне, а плачет его сестра Полина.

Тогда он спустил ноги с кровати и, не зажигая свечи, направился в одной ночной рубахе и босиком к двери. Коридор был освещен одной свечой, от чего дальний конец его, там, где находилась детская, прятался в темноте. Александр потер лоб: голова просто раскалывалась, но сестра продолжала плакать, и он двинулся дальше. Мягкий ковер заглушал звук шагов, и он отметил для себя, что, пока спал, ковер успели вычистить.

Он миновал одну дверь, другую, третью и, остановившись возле четвертой по счету, прислушался. Плач раздавался из нее. И молодой человек недолго думая толкнул ее и вошел в комнату.

Это действительно оказалась детская, она освещалась слабым огнем лампады у образов. Рядом с маленькой кроваткой стояла на коленях женщина с распущенными по плечам волосами и в длинной простой рубахе из дешевого холста. Она испуганно оглянулась на скрип двери, и Александр узнал ее. Это была Настена. Она вскочила на ноги и прижала руки к вороту сорочки. Руки ее тряслись, когда она зажгла свечу в медном подсвечнике, который стоял на маленьком столике рядом с кроваткой Полины. Зыбкий свет отразился в широко раскрытых глазах девушки. Оба молчали.

— Я думал, Полина одна, — наконец сказал Александр и двинулся по направлению к Настене. Она ойкнула, отступила на шаг назад и наткнулась спиной на стену. — Что с ней? — спросил Александр, не спуская глаз с юной няньки. Высокую грудь не могли скрыть даже складки широкой рубахи.

Настя была босиком, и ступня у нее оказалась узкой, с высоким подъемом, а щиколотка не по-деревенски изящной. Молодой человек судорожно сглотнул слюну и почувствовал мгновенную сухость во рту и тяжесть в паху.

— Видно, во сне что-то привиделось, — пряча глаза, объяснила торопливо Настя. — Плакала, а сейчас затихла. По маменьке очень скучает, кажную ночь ее зовет.

Александр не ответил и подошел к кроватке. Маленькая девочка с круглощеким раскрасневшимся лицом разметалась на постели. Крепкая ножка с крошечными пальчиками выглядывала наружу, и брат накрыл ее одеялом. А после нагнулся и поцеловал сестру в теплую, пахнущую молоком щечку.

Настя осмелела, подошла и встала рядом. От нее тоже пахло кипяченым молоком и какими-то травами. И Александр мгновенно вспомнил: так пахло на сеновале, где они впервые поцеловались. Ему тогда едва исполнилось шестнадцать, Насте — четырнадцать. И грудь у нее была маленькая, умещалась под его ладонью…

Он скосил глаза. В вырезе виднелась ложбинка и верхняя часть груди, а под самой рубахой угадывалось сильное молодое тело. Все это через полмесяца станет собственностью толстого самодовольного приказчика, который даже не поймет, каким богатством овладел.

Александр задрожал от предчувствия близости с желанной женщиной, которая и не подозревала о его тайных мыслях. Он сделал осторожный шажок и коснулся своим бедром бедра Настены. Девушка мгновенно отстранилась. Но он уже потерял голову. Недолго думая схватил Настю за плечи, затем переместил руки на тонкую талию и резко притянул к себе.

— Александр… — вскрикнула было девушка, но он зажал ей рот своими губами, а рукой тискал грудь и теснил Настену, теснил к двери, а после придавил к косяку и распахнул створку свободной рукой. Теперь он освободил Настины губы. Она что-то сердито выговаривала ему полушепотом, вырывала руку, просила пощадить, но он ничего не слышал, а тащил ее, упирающуюся и плачущую от отчаяния, по коридору.

В спальне по-прежнему было темно, но ему не требовалось огня. Он втолкнул Настю в комнату, закрыл дверь на задвижку и набросился на нее с той жадностью, с какой голодный зверь бросается на добычу. Он повалил ее на постель и принялся рвать на ней рубаху, рыча и задыхаясь от вожделения.