Андрей одел Виктора (до этого тот был лишь в пижаме), затем приготовил лёгкий завтрак, и после трапезы, старший брат уговорил его на прогулку по деревне.

Упоминание о деревне Зернилово было датировано ещё 16 веком. Местный летописец, тогда написал, что в одном поселении, недалеко от села Богодольска, уродился большой урожай овсового зерна. Особо толком в деревеньке ничего не происходило. В 17 веке Зернилово отошло какому-то дворянину, но тот позже разорился, и поселение переходило из рук в руки. Когда же все крестьяне стали свободными, то жители взяли название деревни в качестве фамилии. Оттого, коренные зерниловцы друг другу однофамильцы. Сама же деревня представляла из себя всего-то 4 улицы с деревянными обветшалыми домиками, да пожарный пруд. Братья жили на Центральной улице, а так ещё была Западная, Восточная и Мака Зернилова, названная в честь комиссара-коммуниста, работавшего в 20-е года прошлого столетия.

Андрей и Виктор обошли деревеньку менее чем за 20 минут. И несмотря на такую небольшую продолжительность прогулки, оба брата были довольны. Виды и правда были чудесными. Жаркое июльское лето, все растения цвели с невероятной мощью. Пырей, крапива, лебеда, осот, одуванчик, подорожник- изумрудное море буквально окружило деревеньку, превратив её в небольшой островок. С каждым разом этот островок становился всё меньше и меньше, утопая в вечно цветущей зелёной пелене.

Прогулки очень бодрили Виктора. Что нельзя сказать про десятки часов, проведённые за пером. Писатель не смог даже придумать темы для своего стихотворения. Прошла неделя. Лист всё оставался белым и чистым. Страхи и переживания давили на писателя с удвоенной силой:

«Experience наверно уже целую поэму написал. Долбанная программа. Ненавижу её. Ненавижу.»

Андрею приходилось множество раз выводить Виктора из-за стола. Брат, одержимый припадком, пытался вырваться. Нервные конвульсии и срывы стали обыденностью для писателя. Не этого хотел Андрей, когда вместе с горе-братом отправился в деревню.

Глава 7

Девятый день пребывания Зерниловых в деревне начался как обычно. Братья поели, Виктор уже было пошёл в свой кабинет, но Андрей, зная, что писатель постоянно слетал с катушек во время творчества предложил брату другой вариант:

— Брат, помнится ты мне раньше говорил, что писал многие свои детские рассказы на поляне под Большой Осиной и тебе это помогало. Хочешь я туда тебя свожу? Как раз на природе, авось кислород наконец до мозга доберётся.

— Очень смешно — передразнил брата Виктор. — А так хорошая идея. Как только вспоминаю про детство сразу мурашки по коже. Только вот добираться до Осины долго придётся. Это ж надо через поле километра два.

— Без разницы. Главное чтоб тебе на пользу пошло. Ты согласен?

— Я, да.

— Ну вот и отлично — улыбнулся Андрей брату.

После завтрака братья собрались и отправились к Большой Осине. Путь к дереву был непростым: приходилось пробираться через заросли ссорных трав, через грязь, отмахивая от себя мошек и комаров. Липкий чертополох цеплялся за одежду, а жгучая крапива больно жалила неосторожного Андрея. «Чтоб её, эту природу» — ругался Андрей, потирая больное место. — «Тропинку что-ли к ней проложить». Стараниями Андрея братья дошли до Большой Осины.

«Вот здесь я тебя покидаю»— промолвил младший брат. — Вернусь через два часа. И пожалуйста не поколечь себя. — Андрей помахал Виктору, и пошёл опять пробираться через поле.

Виктор остался с пачкой бумаги и ручкой на открытой поляне, защищённой от солнца кроной Большой Осины. Дерево и вправду было огромным. Таких размеров ожидают увидеть больше от дуба, чем от осины. Однако, её колоссальная величина только прибавляла величественности. Кора дерева была серо-коричневой, но от бликов солнца она блестела ярче, и становилось больше похожей на высокопробное серебро. Украшением же этого творения природы были мастерски сплетённые ветки, создававшие причудливые узоры. Казалось, ну что здесь помешает творчеству?

Сначала всё шло нормально. Виктор решил, что напишет стих именно об этой осине: распишет до мелочей в стихотворной форме все прелести её красоты и величия. Писатель уже хотел начать писать, как вдруг полчище дурных мыслей набросилось на него. Он представил, как его осмеивает и освистывает недовольная публика. Как в него бросают камнями, матерят, твердят о его несостоятельности и смехотворности, плюют на него.

Щёки писателя загорелись со стыда, на глаза навернулись слёзы, Виктор разбросал все листки, выкинул ручку и во весь колос закричал:

— Чёрт. Чёрт. Чёрт. Ну почему? Почему я не могу придумать ничего грандиозного? Ведь наверняка эта тупая уродская нейросеть сочинит свой очередной шедевр. А я останусь в дураках со своей никчёмной осиной.

И тут Виктор прозрел. О какой вообще победе идёт речь? Нейросеть в любом случае напишет идеально. У неё не бывает ошибок, всё чётко и выверено. Виктор чтобы не написал всё равно получит неодобрение от публики. Почти все против него. О, какой победе он вообще думает? Всё было предначертано с самого начала. Это было подстроено. Это было предсказуемо. Это было …

Виктор со злости стал яростно колотить осину. Бедное древо вынесло немало ударов, пока Виктор наконец не потерял равновесие и не выпал из коляски. Оказавшись на земле, писатель горько зарыдал, но продолжал яростно бить кулаками, уже по тверди. Минут пять спустя удары стихли, плач прекратился, уставший Виктор вырубился. В таком состоянии он пролежал всё оставшееся время, пока наконец не пришёл Андрей.

Брат был в ужасе. Весь день он будет корить себя за то, что оставил Виктора одного. Андрей мигом привёл в чувство старшего брата, усадил его в коляску, собрал разбросанные листки, достал из куста репейника ручку, и отправился с Виктором обратно в деревню. Разбираться в случившимся Андрей не стал, ибо и так понимал, что произошло. Единственное, что он посоветовал признать поражение:

— Вик, я каждый раз мучаюсь, когда вижу тебя в истерии. Они недостойны твоего времени и внимания. Литературы, которую ты так любил, больше нет. Так забудь её, и начни смотреть на жизнь под другим ракурсом. В ней гораздо больше интересного, чем в бреднях какого-нибудь человека…

— Или машины — вставил своё слово Виктор. — Возможно ты и прав. Чёрт. Вот мы сейчас сидим, и знаешь, что это мне напоминает? — писатель плеснул себе в рюмку, стоявшую на столе, коньяку, а затем, выпив содержимое, закусил горькой долькой лимона.

— Мне это напомнило разговор Рэсса Бриссендена с Мартином Иденом. Бриссендэн как раз оговаривал Мартина писать. Говорил, что тот этого не стоит, что только здоровье угробишь. Но знаешь, мне как-то плевать на здоровье. Что можно было