– А-а, – перебил Джоэнис, – гуляя вчера поздно вечером по городу, я видел таких людей.

– Совершенно верно, – подтвердил Вчёмд. – Это те, кто уже не притворяется живыми. Зато остальные копируют живых с умилительным старанием, в надежде остаться незамеченными. Но они частенько перебарщивают, и их легко определить либо по слишком оживлённому разговору, либо по чересчур громкому смеху.

– Понятия не имел, – признался Джоэнис.

– Это прискорбная проблема, – продолжал Вчёмд. – Хотя власти изо всех сил стремятся ее решить, она чудовищно разрослась. Я хотел бы поведать вам и о других чертах ходячих мертвецов, а также о том, как они напоминают старых добрых неходячих мертвецов, ибо уверен, что это вам будет интересно. Впрочем, к нам приближается полицейский, и, стало быть, мне лучше откланяться.

С этими словами Вчёмд пустился бегом и исчез в толпе. Полицейский погнался было за ним, но вскоре бросил эту затею и вернулся к Джоэнису.

– Проклятье! – пожаловался он. – Опять я его упустил.

– Он преступник? – удивился Джоэнис.

– Самый ловкий вор в наших краях, специалист по краже драгоценностей, – сказал полицейский, вытирая пот с широкого красного лба. – Обожает притворяться битником.

– Со мной он разговаривал о ходячих мертвецах, – заметил Джоэнис.

– Он вечно что-нибудь выдумывает, – посетовал полицейский. – Патологический лжец, вот кто он такой; причём сумасшедший. И чрезвычайно опасный. Особенно опасный, потому что никогда не носит оружия. Я трижды чуть не поймал его. Приказываю ему остановиться именем закона, точно по инструкции, а когда он не повинуется, стреляю. Пока я убил восьмерых зевак. Если и дальше так будет продолжаться, сержанта мне не видать. Кроме того, за патроны заставляют платить из собственного кармана.

– Но если этот Вчёмд не вооружён… – начал Джоэнис и тут же осекся. Лицо полицейского приобрело зловещее выражение, и рука его опустилась на рукоятку револьвера. – То есть я хотел бы узнать, – спохватился Джоэнис, – есть ли правда в том, что рассказывал мне Вчёмд о ходячих мертвецах?

– Нет, это все его битниковская болтовня для одурачивания людей. Разве я не говорил, что он ворует драгоценности?

– Простите, забыл, – произнес Джоэнис.

– Так не забывайте. Я самый обыкновенный человек, но такие, как Вчёмд, действуют мне на нервы. Я исполняю обязанности строго по инструкции, а по вечерам прихожу домой и смотрю телевизор, каждый вечер, кроме пятницы, когда я иду в боулинг. Ну что, похоже это на поведение робота?

– Разумеется, нет! – заверил Джоэнис.

– Этот парень, – продолжал полицейский, – твердит, что люди лишены чувств. Так я вам скажу: хоть я, может, и не психолог, но я точно знаю, что у меня чувства есть. Когда я сжимаю в руке револьвер, мне хорошо. Похоже, что у меня нет никаких чувств? Больше того, я вам ещё кое-что скажу: я вырос в неблагополучном районе и юнцом был в банде. Мы все имели самострелы и складные ножи и развлекались убийствами, грабежами и изнасилованиями. Разве похоже, что у нас не было чувств? Так бы я, наверное, и пошел по дурной дорожке, не повстречайся мне тот священник. Он не хвалился, не задавался, он был словно один из нас, потому что знал, что только так его слова смогут достичь наших дикарских душ. Вместе с нами он совершал налёты, и я не раз видел, как он потрошит кого-то своим маленьким пружинным ножиком, с которым никогда не расставался. В общем, он был нормальным парнем, и мы приняли его в свою компанию. А еще он был священником, и я, видя, что он свой в доску, позволял ему разговаривать со мной. Он-то мне и растолковал, что я впустую гроблю свою жизнь.

– Должно быть, воистину замечательный человек, – заметил Джоэнис.

– Он был святым, – задумчиво произнес полицейский печальным голосом. – Он был настоящим святым, потому что делал все наравне с нами, но внутри оставался очень хорошим человеком и всегда уговаривал нас сойти с преступного пути. – Полицейский посмотрел Джоэнису прямо в глаза и добавил: – Именно благодаря ему я и пошёл в полицию. Это я-то! Все думали, что я кончу на электрическом стуле. А у Вчёмда хватает наглости болтать о ходячих мертвецах! Я стал фараоном, я стал хорошим фараоном, а не каким-нибудь паршивым подонком, вроде Вчёмда. Выполняя свой долг, я убил восемь преступников и получил три почётных знака. А ещё я случайно убил двадцать семь ни в чём не повинных граждан, которые не успели убраться с дороги. Мне жаль этих людей, но главное для меня – работа. Я не могу позволить кому-то путаться под ногами, когда от меня уходит преступник. И что бы там ни плели газеты, я в жизни не брал взяток, даже за стоянку в неположенном месте. – Рука полицейского судорожно сжала револьвер. – Я самого Иисуса Христа оштрафую, оставь он машину в неположенном месте, и все святые не смогут меня подкупить. Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что вы самоотверженный человек, – осторожно ответил Джоэнис.

– И правильно. У меня красивая жена и трое чудесных детишек. Я обучил их стрелять из револьвера. Я для своей семьи ничего не пожалею. А Вчёмд воображает, будто он знает что-то о чувствах! Господи, эти сладкоречивые ублюдки так мне действуют на нервы, что я порой теряю голову. Хорошо ещё, что я набожный человек.

– Безусловно, хорошо, – согласился Джоэнис.

– Я до сих пор каждую неделю навещаю священника, который вытащил меня из банды. Он по-прежнему работает с подростками, такой он самоотверженный. Годы его не те, чтобы пользоваться ножом, поэтому теперь ему частенько приходится орудовать самострелом или велосипедной цепью. Этот человек сделал для законности больше, чем все городские центры по перевоспитанию. Порой и я помогаю ему. На двоих, мы направили на путь истинный четырнадцать подростков, о которых вы бы сказали, что они безнадёжные преступники. Многие из них стали уважаемыми бизнесменами, а шестеро служат в полиции. Всякий раз, когда я вижу этого человека, я чувствую святость.

– По-моему, это чудесно, – заметил Джоэнис и начал потихоньку пятиться, потому что полицейский вытащил револьвер и начал им нервно поигрывать.

– Нет такого зла в нашей стране, которое нельзя было бы исправить доброй волей и прямыми действиями, – сказал полицейский, и подбородок его начал дергаться. – В конечном счете добро всегда торжествует и будет торжествовать, пока ему помогают добросердечные люди. В полицейской дубинке правопорядка больше, чем во всех заплесневелых кодексах, вместе взятых! Мы их ловим, а судьи их отпускают, как вам это нравится?! Хорошенькое дело, нечего сказать! Но мы, полицейские, привыкли к этому и считаем, что одна сломанная рука стоит года в каталажке, и поэтому часто сами вершим правосудие.

Сжимая одной рукой дубинку, а другой – револьвер и пристально глядя на Джоэниса, полицейский надвигался на него, излучая необузданное стремление насаждать закон и порядок. Джоэнис застыл на месте. Ему оставалось лишь надеяться, что полицейский не убьет его и не переломает ему кости.

Назревал критический момент. В последнюю секунду Джоэниса спас какой-то разморенный жарой горожанин, который сошел с тротуара до того, как загорелся зелёный сигнал светофора.