Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В его глазах я замечаю страх и печаль.
– В чем дело?
– Я не смогу сегодня посмотреть вместе с тобой на стервятника.
Мое возбуждение спадает, плечи опускаются.
– Но почему?
Он отвечает не сразу:
– Там мужчина. Он пришел за тобой.
Мужчина… какой мужчина?
Его взгляд на мгновение отрывается от моего, но затем возвращается, и он говорит возбужденно:
– Ты увидишь. Он уже идет, и твой отец с ним.
Мои глаза расширяются.
– Сейчас?
– Сейчас. – Он вздыхает. – Будь храброй, девочка, делай, что он говорит, и все будет хорошо.
– Ты меня пугаешь.
Он шепчет:
– Все будет хорошо. Я не знаю, хороший ли он человек, но если ты послушаешься, я знаю, что он постарается быть таким.
– Что ты имеешь в виду, почему я должна слушаться? Ведь никому не разрешают разговаривать со мной.
– Они приближаются! – быстро шепчет он. – Знаешь, я не могу дождаться, когда снова увижу тебя.
– А как мы увидимся?
– Я скоро буду с тобой.
Что-то расцветает в моей груди, рука все глубже погружается в кожистую зелень.
– Обещаешь? – громко шепчу я.
– Обещаю, да. Однажды мы с тобой будем вместе навсегда, несмотря ни на что.
Вдалеке звучат голоса.
– Уходи! – снова шепчет он.
Я быстро оглядываюсь, хотя знаю, что за спиной никого нет, и единственный друг, который у меня когда-либо был, но которого я никогда не видела… исчезает.
Встаю и бросаюсь обратно к клумбе. Калитка распахивается в тот самый момент, когда я подхожу к лилиям. Стою, опустив голову, и в поле моего зрения появляются блестящие ботинки отца, а рядом с ними еще одна пара.
– Глаза, – говорит отец.
Я поднимаю глаза, заставляя себя не смотреть на гостя, но затем отец отступает в сторону, и внезапно этот человек оказывается передо мной.
Он высокий и подтянутый, в уголках красивых зеленых глаз теплится улыбка.
– Привет, – говорит он так тихо, что мышцы моего тела расслабляются.
Я сглатываю.
– Привет.
Его взгляд падает на мои грязные пальцы, и я быстро прячу руки за спину.
Он смотрит мимо меня на сад.
– Тебе нравятся цветы?
Я откидываю волосы за плечи и киваю; его пристальный взгляд сопровождает каждое мое движение.
– Тогда я подарю тебе все цветы в мире. – Улыбка становится шире, и он поворачивается к моему отцу. – Договорились, Грейвен. – Он протягивает ему конверт. – Здесь ты найдешь адрес другой твоей дочери.
Мои глаза расширяются, и я делаю полшага вперед.
– У меня есть сестра? – Надежда – это то, что сейчас растет в моей груди, затрудняя дыхание.
Но отец бросает на меня жесткий, пустой взгляд, и надежда тает так же быстро, как и появилась.
Я замираю, отступаю назад и опускаю голову.
Отец усмехается, поворачиваясь к мужчине.
– Стоит тебе выйти с ней, и ты не сможешь вернуть ее обратно. С этого момента она будет твоей собственностью, Брейшо.
Брейшо?
Это его имя?
– Нет, – мягко отвечает мужчина, делая шаг ко мне. Его пальцы скользят под моим подбородком, заставляя мои глаза подняться. Он улыбается. – Она будет моей спасительницей, а однажды и моей невестой. Еще раз так заговоришь с ней или о ней, Грейвен, и я буду вынужден заставить тебя пожалеть об этом.
Мое сердце бешено колотится, когда я пытаюсь понять смысл их слов, но все, что звучит у меня в голове, – это «невеста».
Он наклоняется так, чтобы наши глаза были на одном уровне, и берет мои руки в свои.
– Никогда не опускай глаза, когда на тебя смотрит мужчина, никогда не отводи взгляд. – Он изучает мое лицо. – Никогда не прячься, милая девочка. Твои глаза… глубокие, пугающие… идеальный карий цвет – это твоя сила, и я научу тебя, как ею пользоваться…
Не прошло и пяти минут, как я оказалась в машине, не имея при себе ничего, кроме одежды и обуви, что были на мне в тот день.
Меро выдал местонахождение Рэйвен и ее матери – то, что Донли искал со дня исчезновения Равины, и в обмен мой отец отдал ему меня.
Вот так я превратилась из никчемной, никому не нужной девочки, которую никуда не выпускали, в золотую марионетку, самый ценный, самый важный инструмент в мужском мире.
Я рано развилась и всегда выглядела чуть старше своего возраста. Когда я была маленькой, у меня не было возможности поиграть с другими детьми, хотя я, конечно же, знала, что существуют другие дети, – слышала их смех по другую сторону стены, а потом появился мальчик, который осмелился заглянуть в дырку. Мне не у кого было учиться, кроме охранников и моего наставника, и как только мне исполнилось восемь, для «развития» мне подарили телевизор.
Меро, должно быть, увидел это в моих глазах – что я отчаянно нуждаюсь в большем.
Он гордился своей «собственностью», и я быстро стала пешкой в его играх. Делала, как он просил, находила способы обмануть тех, кого он обрабатывал, и они выдавали свои секреты. Эти люди, занимавшие высокие посты, предавали Брейшо. Иногда в надежде на лучшее, а некоторые просто за деньги.
У нас с Меро были уловки, чтобы добиться желаемого, и я всегда хотела дать ему то, о чем он просил, поэтому была чрезвычайно изобретательна. Я изучала людей, научилась видеть больше, чем было открыто, слышать то, что не было сказано вслух. Для меня это тоже стало игрой, чем-то, на чем можно сосредоточиться, способом заслужить любовь, которой я так жаждала.
Секреты были моей целью.
Я была шантажисткой.
И только когда я повернулась спиной к человеку, который освободил меня из тюрьмы, моя жизнь изменилась.
А теперь, теперь она изменится?
Вероятно, да.
Я знаю, что я сильная, я знаю, что справлюсь, но я снова хочу большего.
Я уже не маленькая девочка, которая была совершенно ненужной, даже себе.
Ирония судьбы в том, что единственная вещь, которая когда-либо добавляла в мою жизнь хоть каплю цвета, – это и есть причина, по которой мой мир был окрашен в серый цвет.
Секреты…
Секреты моя цель и моя профессия, но здесь это ничего не даст.
У меня нет никаких рычагов давления – только ложь.
Я не знаю, что такое гордость, – я утонула в стыде.
Я ненавижу себя больше, чем человека, который сделал меня такой.
Насколько ты слаб, чтобы стать тем, кем тебя хочет видеть кто-то другой?
Здесь я смогу быть другой.
Я хочу быть полезной.
Чего-то стоить.
Я вздыхаю и закусываю губу.
Чьи-то тихие шаги привлекают мое внимание; я поворачиваю голову и вижу Ролланда, человека, который помог мне спрятаться у всех на виду.
Я никогда не говорила