том, как Элвис мастерил машинки из дощечек от ящиков под яблоки, играл за чьим–то домом, иногда ходил рыбачить с жившим у школы Джеймсом Осборном. «Миссис Пресли велела ему быть дома к двум, и скоро он начинал беспокоиться — поглядывал на солнце и приговаривал: «Кажется, уже почти два. Пора домой». Он был очень добрый мальчик, вспоминал отец: «[Как–то раз] я позвал его со мной на охоту, а он ответил: «Папочка, я не хочу убивать птиц». Я и не пытался уговорить его». Научившись читать, он полюбил комиксы, они поразили его воображение — ему нравились яркие красочные книжки, нарисованные в них картины власти и успеха. «Элвис слышал, как мы беспокоимся о наших долгах, наши разговоры о безработице и болезнях, — гордо вспоминала его мать, — и как–то он сказал: «Не волнуйся, моя дорогая. Когда я вырасту, я куплю тебе замечательный дом, заплачу все твои долги бакалейщику и куплю два «Кадиллака» — один для тебя и папы, второй себе». «Не хотелось бы мне, чтобы он [просто] стащил машину», — заметил тогда Вернон.

По большей части он ничем не выделялся. В школе, по мнению учителей, он считался «средним учеником», «милым и обыкновенным», сам же он редко говорил о своих детских годах, за исключением того, что они были нелегкие, и иногда вспоминал из ряда вон выходящие моменты. Вместе с отцом, незадолго до его смерти, он вспоминал, как Вернон первый раз взял его с собой в кино, но «в церкви никто об этом не должен был знать». Представьте себе Элвиса в те годы: третьеклассник вдали от всех остальных — руки сложены на груди, волосы аккуратно причесаны, так знакомо изогнуты губы! Все — Фаррары, Харрисы, Оделл Кларк — так или иначе общаются друг с другом, все они сбиваются в кучки, смеются, обнимаются. А Элвис стоит отдельно от всех — не держится в стороне, просто отдельно. Вряд ли бывшие одноклассники запомнили его таким, но такая у нас получается картина.

О том периоде его жизни существует множество в высшей степени сомнительных историй — основаны они, главным образом, на безыскусных воспоминаниях детства, которые, по–видимому, могли бы поведать все мы. Но кто станет рассказывать об однокласснике, которого нет на нашей картинке? С какой стати кто–то должен был обратить внимание именно на Элвиса Пресли, или вдруг запомнить его высказывания, зафиксировать его замечания «на злобу дня», или даже вообразить, что он чего–то там такое сделал? Шла война, но, похоже, она никак не отразилась в воспоминаниях жителей Восточного Тьюпело, за исключением, быть может, тех, кому она предоставила работу. В 1942 году Верной работал на строительстве лагеря для военнопленных в Комо, штат Миссисипи, в сорока милях от Мемфиса. На следующий год, как и многие другие мужчины, которые хотели помочь своим семьям, он перебрался в Мемфис и нашел работу на военном заводе, где оставался всю войну, появляясь дома только по выходным. «Я облазил весь город в поисках завалящей однокомнатной квартиры. Стоило мне найти что–то подходящее, первый вопрос, который мне задавали, звучал следующим образом: «Дети есть?» А когда я говорил, что у меня маленький сын, дверь сразу же захлопывалась». 18 августа 1945 года, сразу после окончания войны, Вернон воспользовался деньгами, которые сумел сэкономить на военном заводе, и выплатил двести долларов за новый дом на Берри–стрит — так получилось, что и этим домом владел Орвилл Бин! Тогда же при финансовой поддержке двоюродного брата Сейлза он сумел получить место служителя в церкви — несомненно, это была вершина достижений Пресли в Восточном Тьюпело!

Понятно, что это далеко не полная картина, но, не имея возможности путешествовать во времени, что можно соорудить из набора хаотично выхваченных кадров? Одна из самых распространенных историй, которые дошли до нас сквозь годы, касается госпел–трио семьи Пресли — будто бы трио выступало в церкви, ездило на всевозможные церковные мероприятия в тех краях; в общем, в воспоминаниях этот коллектив остался своего рода предвозвестником того, что пока еще находилось за горизонтом. Нетрудно понять, как появилась эта история: Пресли, как и все остальные члены небольшой конгрегации, действительно выступали в церкви, действительно ездили на разные церковные встречи; вполне возможно, что Вернон, Глэдис, Сейлз и Энни пели «квартетом» в церкви и дома. Однако версия о том, что они организовали какое бы то ни было гастролирующее трио, скорее всего далека от истины. Как сказал в интервью 1965 года сам Элвис: «Я иногда пел с моими родителями в церковном хоре пресвитерианской церкви, [но] это была маленькая церковь, поэтому петь очень громко было просто невозможно». Голливудскому репортеру Арми Арчерд он рассказал, что действительно «пел трио» с отцом и матерью, но только в составе все того же хора конгрегации. Нет ни одного упоминания о его участии в чем бы то ни было, что напоминало бы «профессиональный» коллектив, как нет ни одного заслуживающего доверия свидетеля — особенно на фоне родственников, друзей детства и соседей и священника, который учил его играть на гитаре; никто из них ничего подобного не помнил, а саму возможность такого рода деятельности считали в высшей степени невероятной.

Единственное, что бесспорно и достоверно, так это то, что сам Элвис — только он сам, без ссылок на чьи–то сны, планы или воображение — привнес в музыку. Он не мог обстоятельно объяснить, как это попало в его музыку, но музыка примирила его с действительностью, — только своей матери он мог рассказать о тех образах, которые видел в музыке. И все же, должно быть, это стало сюрпризом даже для Глэдис, когда ее застенчивый, мечтательный и несколько отрешенный сын, которому только исполнилось десять, встал и запел перед семью сотнями посетителей ежегодной молочной ярмарки–выставки «Миссисипи–Алабама», которая проходила на центральной площади Тьюпело.

По–видимому, это произошло (хотя и в этой истории тоже царит неразбериха) после того, как на утренней молитве в школе он спел «Old Shep», песню Реда Фоли о мальчике и его собаке. Его учительница миссис Олета Граймз, которая в 1936 году жила за два дома от Пресли на старой дороге Салтилло (по стечению обстоятельств она была еще и дочерью Орвилла Бина), была так впечатлена пением, что отвела мальчика к директору школы, мистеру Колу, который, в свою очередь, пристроил пятиклассника на конкурс юных дарований, проходивший в День ребенка, среду, 3 октября 1945 года, во время ярмарки; спонсором конкурса была местная радиостанция WELO. Все местные школы в этот день были закрыты, преподавателей и учеников доставили