— Нет, — сказал Джошуа. — Для меня все это слишком туманно. Но я определенно голоден. Мы закажем ужин?

Когда на стол подали заказанные ими рыбные блюда, в ресторан вошел Иннокентий Ходьян в сопровождении двух телохранителей. Большой зал — белый лен, фарфор и серебро — был наполовину заполнен. Лил только начала рассуждать о том, что удивительно не то, какое количество мошенников собралось на Платте, а то, как много у них денег, когда метрдотель проводил трех мужчин к столику.

Иннокентий Ходьян был ничем не примечательным образчиком человеческой породы. Он был одет в строгий вечерний костюм, как и два его телохранителя. Один из них, с коротко подстриженной бородой, вошел первым и, держа правую руку у пояса, внимательно осмотрел зал. Только после этого он дал знак войти остальным. Второй охранник следил за тем, чтобы никто не появился у них за спиной.

— Это он, — прошептала Лил, не отрывая глаз от своей тарелки.

— Я становлюсь рассеянным, — сказал Джошуа. — Ты никогда не должна была об этом узнать.

— Ты не становишься рассеянным. Просто я слишком долго была жертвой. Когда часто проигрываешь, становишься очень чувствительной. Так значит, это он. Что я должна сделать? Хочешь, я кого-нибудь застрелю? Закачу сцену? Или просто прыгну под стол?

Джошуа невольно улыбнулся. Все его внимание было сосредоточено на Лил.

— Кого-нибудь застрелить? Где, черт возьми, ты прячешь свою пушку? Мне казалось, что на тебе ничего нет, кроме этого платья, которое сидит как влитое.

— Мистер, вы заплатили недостаточно, чтобы вам рассказали об этом, — произнесла она с шутливой серьезностью. — Девушка никогда не выдает все свои секреты. Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты продолжаешь есть тилапию, — сказал Джошуа, — и ни на секунду меня не отвлекаешь.

Ходьян, вероятно, был вооружен. Его спутники, подумал Джошуа, позволив нитям своего восприятия опутать столик, были так хороши, как о них и говорили. Они смеялись, улыбались, шутили с метрдотелем и своим клиентом, но их внимание все время оставалось расфокусированным, охватывая весь зал. Один из них повернулся к Джошуа, и тот, отрезая очередной кусочек, сконцентрировался на мысли, что рыба, возможно, немного пережарена. Он почувствовал, как головорез вынес вердикт: один из нас развлекается, партнершу по постели привез со стороны, она явно не из шлюх Грита, вероятно, опасен, но к нам не проявляет никакого интереса, следовательно, его просто можно взять на заметку, — затем посмотрел в другую сторону. Выждав несколько секунд, Джошуа субвокализировал:

— Тот, кого мы ищем, присутствует здесь.

— Я в курсе. Мое восприятие сконцентрировано, и я все запоминаю. Вы готовы перейти к действию?

— Пока еще нет. Продолжай запоминать.

Доев последний кусочек рыбы, Джошуа подозвал официанта, после чего разлил по бокалам остатки рислинга.

— Я думаю, нам пора заказать вино к главному блюду. Ты не возражаешь против красного сухого?

— Ты не собираешься ничего делать? — Казалось, Лил была несколько разочарована.

— Конечно же собираюсь. Я хочу заказать для нас красного вина, а затем попросить подать жаркое.

— А потом?

— Еще не знаю. Может быть, землянику и портвейн?

Лил расслабилась и попыталась улыбнуться.

— Так значит, все, что ты делаешь, — это спишь, когда голоден, и ешь, когда устал?

— Примерно так.

Очевидно, Иннокентий Ходьян твердо решил в течение всего вечера тщательно набивать свою утробу. Когда Джошуа и Лил, закончив десерт, покидали ресторан, он все еще делал заказы, поглощая по два блюда при каждой перемене.

— Хотел бы я иметь такой же аппетит, — не оборачиваясь, произнес Джошуа, когда метрдотель открыл перед ними дверь. Он остановился у столика администратора, задал несколько вопросов, положил на столик монету и взамен получил ответы вместе с брошюрой.

Лил сохраняла молчание вплоть до того момента, когда они сошли с движущейся дорожки и оказались в своем номере за закрытой дверью. Она нарисовала в воздухе вопросительный знак. Джошуа провел ладонью по стене. Он не почувствовал ни датчиков, ни каких-либо других наблюдательных устройств, только пассивные мониторы, которые Бен Грит установил во всех помещениях своего курорта.

— Что ты хотела сказать? — поинтересовался Джошуа.

— Не обращай внимания. Я не должна ничего спрашивать. Из-за вина я стала плохо соображать, — призналась она. — Теперь я понимаю, что там, внизу, ты не мог ничего предпринять на глазах у его громил и всей остальной публики. Но ты все сделаешь сегодня ночью, верно?

Джошуа взял ее за руку и мягко привлек к себе.

— Прекрати запоминать.

— Приказ принят.

Лил разжала губы и, закрыв глаза, встретила его поцелуй. Руки Джошуа скользнули вниз, нашли разрезы на платье, и ее обнаженные ягодицы оказались у него в ладонях. Она подалась навстречу его затвердевшей плоти.

Платье скользнуло вниз по ее ногам и теперь лежало на полу пятном черной жидкости. Руки Лил порывисто двигались по телу Джошуа, находили застежки, нащупывали кнопки, и вскоре он тоже был полностью обнажен. Сняв с шеи цепочку с ножом и отстегнув от предплечья трубку, Джошуа отложил их в сторону.

Его рука потянулась к регулятору освещения.

— Нет, — хрипло прошептала Лил. — Я хочу видеть. Он поднял ее на руки и понес к постели…

Была глубокая ночь.

— Ах, Пресвятая Дева! О боже!

— Сейчас?

— Нет-нет.

Перевернувшись на спину, она положила себе под бедра подушку.

— Сейчас!

Он склонился над ней.

— Да-да. Сейчас, — произнесла она дрожащим голосом. — Сейчас!

— Вот так?

— Да, ах, пожалуйста, да! О боже, да! Сюда! Сюда! А теперь… теперь в другую сторону… Делай это, делай это со мной!

Ее ногти впились в его напряженные руки, и, выгнувшись дугой, она всем телом прижалась к нему.

Его язык подобрался к ее соску. Он легонько сжал зубы. Ее ровное полусонное дыхание снова стало прерывистым.

— О господи! Тебе никогда не хочется спать?

— Только когда я устаю.

Ее пальцы пробежали вниз по его животу.

— Ты… не устал!

Повернувшись на бок, она закинула ногу поверх его талии. Он лег на спину, и она встала над ним, опершись на колени. Когда он сделал движение бедрами вверх, а затем вниз, она застонала и запрокинула голову назад.

— А как… а как же он? — успела она сказать, прежде чем слова потеряли для них всякое значение.