— Он завял, листья совсем поникли…

— Оставь! Не трогай! — прошептал Давид. Дети услышали шаги фру Йорансон, она возвращалась.

— Что будем делать, — быстро прошептала Анника, — соглашаемся или как?..

Юнас подскочил к ним и предложил «салмиак».

— Надо подумать, — ответил он. — Сосредоточились!

Но Давид не обратил на него никакого внимания.

— Да, да! Соглашайся, — почти нетерпеливо сказал он Аннике.

Когда фру Йорансон вошла в комнату, Юнас рассматривал часы.

— Что ты там делаешь? — спросила она.

— Какие занятные старинные часы! Они ходят? — поинтересовался Юнас.

— Нет, эти часы не ходят! Не трогай! — ответила фру Йорансон строгим, не терпящим возражений голосом. Она явно не собиралась ничего объяснять.

Но Юнас не мог оторваться от часов. Он постучал по футляру. Фру Йорансон повысила голос:

— Чинить их бесполезно! Сколько я снимаю этот дом, они никогда не ходили!

Юнас отошел от часов, и фру Йорансон снова заговорила о цветах.

— С ними все так сложно, — недовольно сказала она. — К тому же это не моя прихоть, лично мне все равно, что с ними будет, но я отвечаю за них перед владельцем дома.

— Если владелец так за них волнуется, почему он не забрал их с собой? — спросила Анника.

— Их ни в коем случае нельзя никуда увозить. Кажется, это написано в каком-то старом завещании.

Фру Йорансон засмеялась и добавила, что эти цветы легко сойдут за настоящих жильцов. Похоже, в прежние времена в этом доме все было подчинено цветам.

— Некоторые даже утверждают, что цветы будут мстить, если с ними что-нибудь случится, так что лучше как следует их поливать! — продолжала она, не переставая смеяться, но выражение ее лица по-прежнему было строгим.

— А эти ракушки? — вдруг спросил Юнас. — В них слышно море?

— Понятия не имею! Положи на место! — недовольно произнесла фру Йорансон, но Юнасу, похоже, не было до нее никакого дела.

— Надо же, слышно! — сказал он, приложив раковины к ушам.

Фру Йорансон подошла к нему и забрала раковины.

— Не вздумайте к ним прикасаться! — она повернулась к Аннике. — Разрешая вам приходить в этот дом, я беру на себя большую ответственность. Надо было мне все-таки пригласить кого-нибудь постарше…

— Нет, что вы! Мы справимся, — заверила ее Анника.

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо, — подтвердил Давид. — Мы очень любим цветы.

Давиду пришлось вмешаться, чтобы отвлечь внимание фру Йорансон от Юнаса, который никак не мог оторваться от ракушек и пытался записать на свой магнитофон шум моря. Анника готова была испепелить его взглядом, но Юнас ничего не замечал. Не выдержав, она подошла к нему.

— Ты что! Хочешь все испортить? — прошипела она. — Это же просто ужас какой-то!

Наконец Юнас положил раковины на место, а Давид продолжал обрабатывать фру Йорансон.

— Что ж, договорились! — в конце концов сказала она.

В ее голосе все еще звучала некоторая неуверенность. Нет, она, конечно, согласилась, но, доставая ключ от черной двери, — а детям велено было пользоваться черным ходом — казалась немного напуганной. Она недоверчиво переводила взгляд с Давида на Аннику и в конце концов решила дать ключ Аннике. Но при этом несколько раз повторила, какую она берет на себя ответственность, пуская их в дом.

— Да, вот еще что! — добавила она. — Если будет звонить телефон, не обращайте внимания. Это просто старые гости, которые не знают, что пансион закрыт, так что отвечать не надо. Не берите трубку, и все! Пусть себе звонит!

Дети, конечно же, пообещали не подходить к телефону. И не открывать, если кто-то позвонит в дверь.

Фру Йорансон, похоже, немного успокоилась.

— Ну хорошо, — сказала она и рассмеялась. — Надеюсь, вам повезет с этими цветами больше, чем мне.

— Надеюсь, — ответил Давид. — Во всяком случае, мы постараемся.

— Уж это точно, — добавил Юнас, сделав наивное лицо. — Все будет исполнено в лучшем виде. Можете на меня положиться!

Но спокойствия фру Йорансон это не прибавило. Она без особой радости посмотрела на Юнаса.

— Ведь вам же не обязательно приходить сюда всем вместе, правда? — спросила она, взглянув на Аннику.

— Нет, конечно, — ответила Анника. — Приходить буду в основном я… ну и Давид, потому что он больше всех нас интересуется цветами.

Юнас было запротестовал, но Анника строго посмотрела на него, и фру Йорансон наконец успокоилась. Она проводила ребят в прихожую. Было заметно, что она торопится и хочет, чтобы дети поскорее ушли.

— Я еду поездом, — сказала она, — а поезд не будет ждать!

Уже закрывая дверь, она вдруг что-то вспомнила.

— А кто-нибудь из вас бывал здесь раньше? — спросила она.

Дети ответили, что нет.

— То есть вы в этом доме впервые? — повторила фру Йорансон.

Они подтвердили — да, впервые. Фру Йорансон, похоже, окончательно успокоилась и кивнула им на прощание.

— До свидания, до свидания! — сказала она и закрыла дверь.

Юнас поднес микрофон к губам:

— Итак, дорогие слушатели, этими любезными словами фру Йорансон мы заканчиваем на сегодня наш репортаж из Селандерского поместья.

Анника недовольно посмотрела на него.

— Надеюсь, ты выключал магнитофон, пока мы там были?

— Конечно, нет, — ответил Юнас и вытащил кассету. — Очень любопытно. Эта женщина выдает себя каждым словом. Очень подозрительная особа.

Давид шел молча и размышлял о цветке и о своем сне. Что ж, ничего удивительного — он был уверен, что узнаёт это место.

Давид стоял на кухне и ждал, когда вернется отец и они сядут ужинать. Сегодня он сам купил продукты и приготовил ужин. Обычно они готовили по очереди, но во время каникул это было обязанностью Давида.

Папа писал сюиту для хора, которую надо было закончить к августу. Это была работа на заказ, а он никогда не успевал вовремя доделать заказы. Каждый раз отец сильно нервничал, работа не клеилась, и он тянул до последнего дня. Сванте Стенфельдт любил свою работу, но из-за того, что время было ограничено, она давалась ему с трудом.

Давид приготовил жаркое из говядины с луком. Пахло вкусно. Он настежь открыл кухонную дверь, чтобы запах дошел до отца и заставил его оторваться от пианино. Давид не хотел звать его, потому что тогда отец мог разозлиться и весь ужин ворчать, что никто, мол, и представить себе не может, что за кромешный ад эта работа, которую нужно закончить к сроку, установленному не им самим. Но вот звуки фортепиано затихли.