Но Анника только фыркнула: ей все это не нравилось, и никакого шепота она не слышала.

— Шум какой-то, только и всего, — произнесла она.

Но Давид все больше и больше убеждался в своей правоте. Теперь он начал различать слова. И Юнас тоже: он ясно слышал, что там какие-то слова, но не мог их разобрать.

— Значит, в саду кроме нас кто-то был! Жуть какая! — сказал Юнас, вздрогнув.

— Да никого там не было, Юнас, — ответила Анника, — мы были одни. Если бы там кто-нибудь шептался, мы бы обязательно услышали.

— Но если никого не было… как же тогда этот голос попал на пленку?

Юнас уставился на них.

— Жуть какая! — повторил он. — Ничего себе! Они снова прослушали пленку.

— Это явно женский голос, — осторожно произнес Давид.

Анника снова только фыркнула.

— Неужели это можно определить по шепоту? — усомнилась она.

— Да, — ответил Давид, — я могу. — Теперь он был более чем уверен. И Юнас тоже.

— Да ну, ерунда, — возразила Анника. — Никакой это не голос, просто какой-то шум, вот и все.

Юнас недовольно посмотрел на нее.

— Попробуй только повторить это еще раз! — сказал он.

Они снова включили магнитофон. Теперь было слышно очень отчетливо. Даже Анника засомневалась, правда, сразу же нашла новое объяснение:

— Неудивительно, что на пленке появились новые голоса, ведь Юнас без конца ее перематывал.

Но Давид ее не слушал.

— Мне кажется, я различаю слова! — возбужденно заговорил он.

— Да, и я тоже! — подхватил Юнас. — С ума сойти!

— Юнас тебе просто подыгрывает, — сказала Анника. — Он готов услышать все, что ты ему скажешь, Давид.

Анника была возмущена. Она не хотела соглашаться с тем, чему нет объяснения. Поэтому она накинулась на обоих. Давид не обратил на это никакого внимания, но Юнаса такое отношение задело. Он не просто готов согласиться с Давидом. У него есть собственное мнение.

— Тогда скажи первый, что она там говорит! — вызывающе сказала Анника.

— Ну-у, — начал Юнас, — она говорит: «В липкой темноте…». Потом ничего не слышно, а потом она добавляет очень тихо: «я или не я».

Анника прыснула со смеху, но Давид кивнул. Версия Юнаса была вполне правдоподобной, но сам он услышал по-другому.

— Да вы оба ненормальные, — разозлилась Анника. — Все, с меня хватит!

Она собралась уходить, но Давид остановил ее.

— Не делай поспешных выводов, Анника, — сказал он. — Здесь без терпения не обойтись. Нужно просто очень внимательно слушать.

Анника молча села.

Давид еще раз включил запись.

— Мне кажется, она говорит следующее: «В летней комнате… я… Эмилия…».

Юнас серьезно кивнул. Да, отчасти он был согласен с Давидом. Он считал, что первые слова Давид понял неправильно. Но был готов заменить слова «я или не я» на «Эмилия», так что в результате выходило: «В липкой темноте Эмилия». Это, конечно, гораздо лучше. И получалось целое предложение.

Анника рассмеялась. Ее не удивило, что Юнаса вполне устраивало такое толкование.

— Конечно, ведь Юнас Берглунд только и думает, что о конфетах, — съязвила она.

— Кто бы говорил! — Юнас угрожающе двинулся в ее сторону.

— Хватит ругаться, — сказал Давид. — Ведь это же просто потрясающе!

Юнас благодарно посмотрел на него. Да он и не мечтал о таком повороте событий. Честно говоря, если бы не Давид, то он бы не заметил шепота на пленке, ведь его внимание было приковано к фру Йорансон. Но все оказалось куда интереснее.

Он снова включил магнитофон.

— Ну что, Анника, ты и теперь ничего не слышишь?

Они выжидающе смотрели на Аннику. На этот раз им казалось, что слышно очень отчетливо!

Голос сказал либо: «В липкой темноте Эмилия», как послышалось Юнасу, либо: «В летней комнате… я… Эмилия» — как думал Давид.

— Ну, Анника? Что скажешь? Ты по-прежнему ничего не слышишь?

— Нет, почему же… слышу какой-то шум, — засмеялась Анника и быстро вышла из комнаты.

Она не собиралась тратить время на разные глупости. Ей нужно было идти назад в магазин, работать.

Когда Давид вернулся домой, отец все еще сидел за пианино и обрабатывал ту же мелодию. Он был так погружен в работу, что ничего не слышал.

Давид прямиком направился к себе в комнату и лег. Несмотря на ранний час, он ужасно устал. И сам не заметил, как задремал.

Но вдруг он встал с совершенно ясной головой и пошел к отцу. Давиду вдруг показалось, что отец стал играть неправильно, что он изменил мелодию.

Обычно он никогда не мешал отцу работать, но сегодня отвлекал его уже во второй раз.

— Послушай, Сванте! — произнес Давид и запнулся. Вообще-то он никогда не называл отца по имени, но тот ничего не заметил.

— Да? — отозвался он.

— Ты изменил мелодию, — сказал Давид. — Почему?

Отец оторвался от пианино.

— Я должен попробовать разные варианты. С такими мелочами приходится много возиться. Со стороны кажется, что сочинять музыку просто, но это не так.

— А по-моему, ты играешь неправильно! — сказал Давид, удивившись своей наглости. Однако отец, похоже, не обиделся.

— Не думаю. Я пока еще точно не решил, как она должна звучать, — ответил он и продолжил играть.

Но Давид чувствовал, что не может просто так это оставить.

— Сванте, послушай, — сказал он. Отец кивнул и перестал играть.

— Смотри, ты начинаешь вот так! — Давид напел: данг-да-данг-да-да-да-данг… — По-моему, это неправильно. Раньше было по-другому.

— Да? Ну и как же, по-твоему, надо?

Давид на секунду задумался, мелодия звучала у него в голове, нужно было только извлечь ее наружу.

— А вот как! — ответил он и снова запел: да-да-данг-динг-да-динг-динг. — Вот так, по-моему, хорошо.

Отец начал играть, но не сразу смог подобрать мелодию.

— Как, ты сказал?

Давид снова напел, и отец попробовал еще раз.

— Да, замечательно! Так и должно быть! Теперь-то я слышу! Спасибо тебе, Давид!

— Не за что. А что с припевом?

— А ты думаешь, нужен припев?

— Мне кажется, нужен.

— Правда? И как он должен звучать?

— Я слышу так, — ответил Давид и напел простую, но необычную мелодию. Отец сыграл и удивленно посмотрел на Давида.