Молли, а никакой не монстр. Джейн вернулась к своей измятой постели, легла и, несмотря на сильный жар, пришедший на смену ознобу, накрылась одеялом с головой. Больше она никогда не смотрела на лица спящих людей в темноте. Иногда ей хотелось спросить Джереми, каким он видел её лицо тем ранним утром, пока она спала. Что за демоническую маску увидел тогда Джереми. Прикасался ли он холодными пальцами к её лицу, чтобы удостовериться, что это его няня спит в своей кровати, а не жуткий монстр, злобно ухмыляющийся окружающему мраку. Мысль о том, что Джереми мог прикасаться к её лицу, пока она спала, заставляла Джейн содрогнуться. Не от страха, скорее от отвращения. Думать об этом ей не хотелось и, само собой, она была уверена, что никогда так и не спросит Джереми, каким он видел тогда её лицо. Но она спросит. Перед своей смертью Джейн спросит его об этом. И он ответит ей.

Размышляя о приближающемся дне рождения Джереми, Джейн вспоминала, как он рассказал ей, что увидел во сне прошлогодней ураганной ночью. Она думала об этом всякий раз, когда Джереми пристально смотрел на неё или брал за руку на прогулке. Она была почти уверена – Джереми знал, каких неимоверных усилий стоило ей не отворачиваться от него, когда он начинал играть с ней в гляделки. Каких усилий ей стоило не отдергивать руку, когда он осторожно и почти вежливо дотрагивался до неё. Что-то мимолётное проскальзывало в его чертах, изгибе рта, прищуре глаз, и Джейн каким-то образом знала, что Джереми всё понимает. Однако она также знала, чувствовала, что до конца понять её Джереми не может. И то же шестое чувство – это могло быть только оно, подсказывало, что Джереми не может понять и прочитать её до конца только по одной причине. Джейн не видела снов. Уже много лет её ничего не снилось.

В тот день, год назад исчезла кошка Дианы Пэриш. Перевернули весь дом, обошли все ближайшие переулки, даже вывесили объявление о пропаже с просьбой вернуть животное за вознаграждение. Диана не скупилась на истерики. Уолден Пэриш сначала язвительно посмеивался над женой, потом всё чаще начал громко и даже в присутствии посторонних посылать её «к чёрту с её паршивой кошкой». Только Джереми выглядел абсолютно счастливым. Как будто все невзгоды семьи обходили его стороной, и ему не было никакого дела до этой самой семьи.

Она не могла забыть, как однажды во время прогулки Джереми кормил голубей хлебными крошками. Он делал это машинально, мысли его блуждали где-то далеко, и Джейн спросила его, в чём дело. Тогда он окончательно разрушил её хрупкие надежды полюбить его, перестать отталкивать от себя, хотя, вполне возможно, Джереми именно этого и добивался. Безо всяких эмоций он ответил ей, что хочет жить отдельно от родителей, потому что от матери постоянно разит виски, а отец перетрахал стольких женщин, что наверняка подхватил какую-то заразу. «Они оба мне противны. А ещё я удивлен, какую силу имеют деньги и какими доступными могут быть женщины». После чего он улыбнулся и добавил: «Я рад, что вы всегда знали себе цену. Тем более, глядя на моего отца, я думаю, что с некоторых богатеев надо брать втридорога». Эти слова настолько ошарашили Джейн, что она выронила свой чёрный зонт, сумку и остатки сладкой булочки, предназначавшейся птицам, размахнулась и ударила Джереми по щеке своей изящной ладонью. Осознание сделанного пришло не сразу. Негромкий шлепок, казалось, оглушил голубей, они как по команде оставили драгоценные крошки на влажном тротуаре и разлетелись в разные стороны подальше от странной парочки.

Она ударила его не от обиды и злости. То, что прозвучало из уст мальчишки, совершенно не вписывалось в её представления о детях, жизни, рациональном порядке и ходе вещей. Она не хотела его наказать, примитивно и глупо отомстить, поддавшись сиюминутному порыву, или поставить на место. Скорее, она пыталась как-то отогнать, стряхнуть, смахнуть всё странное, ненормальное, пугающее, иррациональное, что было в нём. Если Джейн было холодно, она закрывала окно или укрывалась одеялом, если её мучила жажда, она выпивала стакан воды, если шёл дождь, она открывала зонт. Но она понятия не имела, что делать с Джереми. В тот день он застал её врасплох, атаковал безжалостно и внезапно.

Да, это был тот момент, пожалуй, второй или третий момент в жизни Джейн, когда она дала волю чувствам и поддалась сиюминутному порыву. С того дня Джереми раз и навсегда взял верх над ней. Они оба это понимали. Её несдержанность послужила равнодушным рукопожатием двух враждующих империй, заключивших дипломатическое соглашение о ненападении и сотрудничестве, когда того потребует одна из сторон соглашения, конечно же этой стороной всегда будет только Джереми.

Она знала его секрет. Джереми – никакой не ребёнок, ему чужды детские чувства и переживания, чужда детская наивность и хрупкость, чужда привязанность и любовь к родителям. Самое жуткое, что Джейн видела в нём, с каким равнодушием он говорил или совершал по-настоящему злые слова и поступки, не испытывая при этом ни гнева, ни злости, не испытывая вообще ничего, кроме, возможно, любопытства.

Да, Джереми очень любил экспериментировать с людьми. Дети – сверстники не интересовали его, а вот взрослые, безусловно, будоражили его воображение. Джереми нравилось манипулировать людьми, он быстро научился как правильно это делать и делал с удовольствием. Хотя, в общем-то, все дети, так или иначе, манипулируют взрослыми, особенно своими родителями, но Джереми – совсем другой случай. Он никогда не устраивал скандалы в магазинах по поводу игрушечного робота или шоколадной конфеты, не кричал и не плакал, чтобы получить желаемое. Но он делал такие вещи, от которых у многих людей зашевелились бы волосы на голове. К слову, однажды произошел интересный случай в доме Пэришей.

Как-то раз Джереми совсем ненадолго остался наедине с очередным приятелем свой матери, тот был изрядно пьян и попытался начать с ним дружеский разговор. Он полагал, что говорит с наивным пацаном. Будь рядом Джейн, она предотвратила бы неприятный инцидент, но, к несчастью, Джейн рядом не было.

Джереми всегда забавляло, когда взрослые начинали с ним сюсюкаться, как с маленьким ребёнком, и он подыгрывал им весьма правдоподобно, но в тот вечер он был не настроен кому-либо подыгрывать. Изобразив дружелюбную улыбку, он сказал лишь, что, если «сэр» не уберётся из этого дома раз и навсегда, он превратит его жизнь в сущий кошмар. В доказательство своих слов Джереми начал плакать на глазах у опешившего мужчины, и выглядело это