– На работу, – пробормотала я. – Таисия Вереск шла на работу. Четвертый этаж, офис бухгалтерии, должность – специалист, обязанности…

Неожиданно прямо перед моим носом открылись двери лифта. Монотонный голос звучал уже за спиной:

– Ты пойдешь на работу, женщина, и сочинишь для начальства такую правдоподобную причину опоздания, что все поверят и тебя простят. Эту же причину ты расскажешь каждому, кто будет тебя спрашивать о том, как ты провела утро. И… ты никогда меня не видела.

– Хорошо, – кивнула я, рассматривая широкие серебряные браслеты, будто по волшебству оказавшиеся на моих запястьях, – кованые ленты, украшенные чернеными надписями.

Человечек, имя которого я уже забыла, подтолкнул меня в кабину лифта:

– Вот и хорошо, иди, Тая-Таечка-Таисия. Сейчас нажми на кнопку четвертого этажа… И не забудь плотно позавтракать.

В себя я пришла уже в кабинете. Вкусно пахло кофе и свежими пончиками, тарелка с которыми обнаружилась на письменном столе прямо перед монитором. Часы показывали половину одиннадцатого, а остальные сотрудники поглядывали в мою сторону с таким благожелательным сочувствием, что мне было слегка неловко оттого, что причину его я не помнила. Пикнул таймер, я запила таблетку остывшим кофе.

Аристарх Евгеньевич

Господин Баринов спал, и снилось ему приятное – босоногое детство в дачном поселке под Славигорском, друг Алешка Берг, с которым они играли в казаки-разбойники, сладкая рассыпчатая картоха, которую с тем же Лешей они запекали в углях костра. Картошка добывалась на соседском участке, и хотя точно такую же можно было выпросить у родителей, стыренная была не в пример вкуснее.

В тот день их было ровно семь – продолговатых тонкокожих картофелин. Нескладный десятилетний Арик, в которого превратился в своем сне Аристарх Евгеньевич, ворошил прутиком серые прогоревшие уголья, выкатывая их одну за одной. Две, три, четыре… Покореженные от жара, слегка подгоревшие, от одного взгляда на них рот наполнялся слюной. Шесть, семь…

– Семь на два не делится! – Леша грустно покачал лобастой головой. – Одна лишняя.

– Это на целое не делится, – успокоил Арик младшего друга. Алексей, только закончивший первый класс, еще ничего не знал ни о дробях, ни о процентах, поэтому важничать перед ним было одно удовольствие. – Седьмую мы можем разрезать на две части и поделиться по-братски.

Они кромсали ее прутиком, дуя на обожженные пальцы, и эта поделенная картофелина оказалась самой вкусной.

– Ты все правильно придумал, брат, – серые глаза Алексея улыбались из-под русой челки. – Ты из нас самый умный.

Проснувшись, Аристарх Евгеньевич долго рассматривал потолок. Голова была тяжелой, как с похмелья. Покойный Алексей, являясь в снах, обычно предвещал события глобального масштаба.

Звякнул зуммер внутреннего вызова, с секундной задержкой в прохладную полутьму спальни просочился Сергей:

– Вы просили разбудить вас в двадцать ноль-ноль. Прием начинается через час, Лера ждет в гостиной и…

Барин, не слушая, потянулся к изголовью, нащупывая кнопку коммуникатора.

– Кофе и сок, – велел появившейся на зов горничной.

Сергей почтительно молчал, дожидаясь, пока начальство одним глотком выпьет чашечку эспрессо и пригубит апельсиновый фреш.

– Ну чего там, какие еще «и»? – Аристарх Евгеньевич сидел, опираясь на подушки, как какой-нибудь король-солнце. – Случилось что?

– Ничего критичного, – малоподвижное лицо Сергея выразило озабоченность. – Наш утренний гость связывался со мной, интересовался вашим решением.

Барин неторопливо допил сок, промокнул губы льняной салфеткой и поднялся с постели.

– Смотри!

Пижамная сорочка упала на пол, обнаженный по пояс Аристарх Евгеньевич вытянул вперед руки, будто собираясь исполнить простейшую асану хатха-йоги.

– Замечаешь разницу? На руки смотри!

Сережа удивленно приподнял брови.

Левая рука Аристарха Евгеньевича была обычной рукой пятидесятилетнего мужчины, ухоженного, посещающего массажиста, косметолога, занимающегося с личным тренером несколько часов в неделю, но все же пятидесятилетнего – с дрябловатой в светло-коричневых пигментных пятнах кожей. Зато правая…

Аристарх хихикнул, наблюдая, как холодное лицо Сережи меняет выражение за выражением – от равнодушного интереса к удивлению и даже шоку. Правая рука Барина, та самая, которую пожал, прощаясь, геронтолог Виктор Иванович, была моложе своего владельца как минимум вдвое. От ключицы до ладони под гладкой кожей прорисовывались мышцы, пальцы стали длинными, исчезли неприятные возрастные уплотнения суставов, даже ногти порозовели.

– Ну, что скажешь? – рассмеялся Барин. – Стоит заключать договор или не стоит?

Сергей отвел взгляд и легким прикосновением активировал планшет-органайзер:

– Тогда кроме денег нам понадобится обеспечить геронтологов исследовательским материалом. Переговоры с мальчиком ничего не дали, а юридически мумия принадлежит ему.

– Он всего лишь ребенок…

Аристарх Евгеньевич пожал плечами, направляясь в гардеробную. Стенная панель отъехала в сторону, являя взорам ряды белых крахмальных сорочек, строгих костюмов, туфель тонкой кожи, стойки с запонками, часами, галстуками и другими мелочами, без которых имидж современного состоятельного мужчины не мог считаться завершенным.

– Наши юристы изучили все возможные варианты – этот, как вы говорите, ребенок обеспечен такой международной адвокатской поддержкой, что если мы попытаемся давить…

Силуэт Аристарха скрылся за дверью, а Сергей топтался у входа, не решаясь последовать за Барином в гардеробную.

– К тому же за последние сутки в саркофаге дважды зафиксированы скачки температуры. Специалисты-египтологи, у которых я сегодня дистанционно консультировался, предупредили, что это может служить признаком распада тканей. Если мумия испортится, даже страшно представить, в какую сумму нам это обойдется…

Аристарх Евгеньевич так резко подскочил к помощнику, что тот смешался и умолк, удивленно глядя на раздраженное начальство.

– Ты, Серый, не бойся, – шипел Барин, разбрызгивая слюну. – Глаза боятся, а руки делают. Если с моей мумией что-нибудь случится, голубок, я тебя первого выпотрошу и вместо нее в саркофаг уложу. Денег ему моих жалко! Не можешь заставить мальчишку – обаяй, уговори. Предложи что-нибудь, от чего он не сможет отказаться.

Побледневший Сергей замер, в ухе ожила горошина наушника – видимо, возникли какие-то вопросы у начальника охраны, но парень опасался ответить на вызов. Господин Баринов обладал холерическим темпераментом – заводился с полоборота, но и успокаивался тоже быстро. Сейчас главное было не спровоцировать вспышку агрессии, за которую потом было бы стыдно обоим – и агрессору, и пострадавшему. Поэтому Сергей просто молчал, избегая прямого взгляда, и считал про себя. На «три тысячи пятнадцать» Барин фыркнул и отвернулся: