– А зачем деньги? Лорд угощает. Это же мы тебя пригласили. Кстати, цена чисто символическая.

Кролик поставил на стол поднос с тремя чашками кофе, молочником и расчлененными булками. Моих протестов никто не слушал.

– Не надо меня угощать, – попробовал я еще раз. – Я не хочу.

– Ну ясно, – Табаки разочарованно откинулся на спинку коляски. – Какой человек станет пить с тобой кофе, Лорд, после того, как ты дал ему по морде? Никакой.

Я почувствовал, как заполыхали щеки. Лорд барабанил пальцами по столу и не смотрел на нас.

– Ты бы извинился, – предложил ему Табаки. – Он же сейчас уедет. И получится как всегда. То есть не получится.

Лорд покраснел. Быстро и очень заметно, как будто ему надавали пощечин.

– Не указывай мне, что делать!

Хотелось уже не уехать, а провалиться сквозь землю. Так было бы гораздо быстрее. Я развернул коляску.

– Извини, – буркнул Лорд, не поднимая глаз.

Я застрял.

Коляска полуразвернута, голова вжата в плечи.

Я уже ничего не понимал. Даже в самых моих мстительных мечтах Лорд передо мной не извинялся. Как-то не удавалось это представить. Я выбивал ему зубы и сворачивал челюсть, он делался не таким уж красивым, обзывался и плевался кровью, но до извинений у нас не доходило.

– Я был тогда не в себе, – сказал Лорд. – Повел себя, как последняя скотина. Настучи ты Паукам, у меня были бы неприятности. Ты даже представить не можешь, какие. Я две ночи не спал, ждал, когда за мной придут. Пока не понял, что ты ничего не сказал. Хотел извиниться и не смог. Не получилось. И сегодня не получилось бы, если б не Шакал.

Лорд замолчал и наконец посмотрел на меня. Глаза у него были злые.

Я тоже молчал. А что было говорить? «Я тебя прощаю» прозвучало бы по идиотски. «Не прощу ни за что» – и того хуже.

– Ничего не понимаю, – сказал я.

– Чего ты не понимаешь? – живо откликнулся Шакал.

– Ничего.

– Теперь ты выпьешь с нами кофе? – спросил он вкрадчиво.

Настырный оказался тип.

Я подъехал к столу. Взял с подноса чашку.

– Все не так, – сказал я. – Не так, как должно быть. Вы ведете себя не по правилам. Никто не станет извиняться перед Фазаном. Никогда. Даже если пол-головы ему снесет.

– Где оно записано – это правило? – возмутился Табаки. – Что-то я о нем не слыхал.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Там же, где остальные правила, наверное. Записано или не записано, но оно есть.

– Фу ты! – Табаки смотрел на меня почти с восторгом. – Какой наглый! Учит меня правилам Дома. Ни хрена себе!

Лорд вертел чашечку с «Лунной дорогой», пристально в нее всматриваясь.

– Из чего ее смешивают? – спросил он. – Что там?

Табаки фыркнул:

– Не знаю. Одни говорят – вытяжка из мухоморов, другие – слезы Стервятника. Может, птичий папа и плачет зеленой горечью, но разве кто станет проверять? В любом случае, она ядовита. Романтически настроенные личности утверждают, что это ночная роса, собранная в полнолуние. Хотя росой вряд ли перетравилось бы столько народу. Если, конечно, не собирать ее носками Логов.

– Дай какой-нибудь пузырек, – попросил его Лорд, протягивая руку.

Табаки поморщился.

– Решил отравиться? Тогда лучше крысиного яду достань. Он надежнее. И более предсказуем.

Лорд ждал, не убирая протянутой руки.

– Ладно, ладно, – проворчал Табаки, роясь в карманах. – Травись чем хочешь, мне-то что. Я за свободу выбора.

Он передал Лорду крохотную мензурку, и мы понаблюдали, как тот осторожно переливает в нее содержимое чашечки.

– А ты? – повернулся ко мне Шакал. – Чего молчишь? Расскажи что-нибудь интересное. Говорят, на последних Фазаньих собраниях обсуждают только тебя.

Я поперхнулся и пролил немного кофе на рукав.

– Откуда ты знаешь? Я думал, вы нами не интересуетесь.

– А ты о нас вообще странного мнения, – хихикнул Табаки. – Ходим, как надутые индюки, ничего вокруг не замечаем. Иногда сносим кому-нибудь пол-головы, не замечаем и этого, бредем себе дальше. На плечах у нас – «бремя белого человека», а под мышкой – толстенный свод Домовых законов и правил, где записано: «Лупи лежачего, топчи упавшего, плюй в колодец, из которого пьешь», и прочие полезные советы.

Это было довольно близко к тому, что я думал о них на самом деле, и я не сдержал улыбки.

– Ага, – вздохнул Табаки, – так и есть. Я не преувеличил. Но будь у тебя хоть капля такта, ты не демонстрировал бы это так откровенно.

– Что еще за собрания? – спросил Лорд, перебрасывая мне через стол пачку «Кэмела». – Я, например, не знаю, что это такое.

Табаки остолбенел от возмущения, а я засмеялся.

– Вот такие, как ты, и портят нам весь имидж! – завопил Шакал, выхватывая у меня из-под носа сигареты. – Из-за вас нас считают самодовольными индюками! Только полный неуч не знает о Фазаньих собраниях. Не суди по Лорду, – повернулся он ко мне. – Без году неделя в Доме и почти ничем не интересуется.

– Два года и девяносто дней, – поправил Лорд. – А он все еще считает меня новичком.

Табаки потянулся через стол и похлопал его по руке.

– Извини, старина. Знаю, тебя это задевает. Но ты сравни свои два года с моими двенадцатью и поймешь, что я вполне могу звать тебя новичком.

Лорд скривился, как будто у него заболели все зубы одновременно. Табаки это понравилось. Он даже порозовел от удовольствия. Закурил и кивнул мне со снисходительной улыбкой старожила.

– Итак… мы ничего не узнали, кроме того, как много всего не знает Лорд. А ты все молчишь.

Я пожал плечами. Кофе был вкусный. Табаки был смешной, Лорд держался дружески. Я расслабился, уже не ожидая от них гадостей, и решил, что ничего страшного не случится, если сказать правду.

– Меня исключили, – признался я. – Общим голосованием. Послали прошение Акуле, и он дал согласие. Теперь переведут в другую группу.

Колясники четвертой дружно отставили чашки и переглянулись.

– Куда? – замерев от любопытства, спросил Шакал.

– Не знаю. Акула не сказал. Говорит, это еще не решено.

– Скотина, – процедил Лорд. – Скотом живет и умрет по-скотски!

– Эй-эй, погоди! – Табаки наморщил лоб, быстро прикинул что-то в уме и уставился на нас округлившимися глазами. – Либо к нам, либо в третью, – заявил он. – По-другому не получается. – Они с Лордом опять переглянулись.

– Я тоже так думаю, – сказал я.

Некоторое время мы молчали. Кролик, должно быть, обожал саксофоны. Из магнитофона за стойкой без перерыва доносились их жалобные вопли. На сквозняке покачивались китайские фонарики.