Карл Грабмайр характеризовал Гауча как «типичного элегантного “терезианца”, склонного к речам и талантливым формулировкам и обладавшего тонкими манерами и дипломатической гибкостью ровно настолько, чтобы позволять себе компромиссы»[42]. Этот портрет несколько расходится с тем образом непримиримого цензора и гонителя немецкого духа, который предстает в первой половине его жизненного пути. Однако дальнейшее показало, что Грабмайр был прав, называя Гауча склонным к гибкости и компромиссам.

Несмотря на свои взгляды, Гауч пошел на некоторые послабления для немцев. Он создал чисто чиновный кабинет, не имевший отношения к парламентским партиям. Распоряжения о языках не отменили, но положение немцев временно улучшилось. Чтобы уладить партийные раздоры, Гауч отсрочил заседания рейхсрата и, воспользовавшись параграфом 14 конституции, по которому в промежутках между сессиями корона имеет право издавать законодательные меры в порядке указа, утвердил временное соглашение с Венгрией, бюджет на 1899 год и другие законопроекты. В январе была сделана попытка примирить нации, но она не удалась.

Столкнувшись с неприятием в рейхсрате такой политики, правительство Гауча перешло к форме чрезвычайных указов и постановлений. Для подавления протестов против увольнения Бадени в Праге ввели чрезвычайное положение.

Попытка найти компромисс по вопросу закона о языках тоже успеха не имела. Государство вышло из-под контроля Гауча, и в 1898 году барон-комиссар покинул пост главы правительства и на пять лет занял должность руководителя Ревизионной палаты.

Эта должность впоследствии сделалась для него «резервной», как некий тыл: еще два раза он занимал пост премьера, а после изгнания вновь отступал в тыл Ревизионной палаты.

Когда Гауч в 1898 году вышел в отставку, его место занял граф Тун-Хоенштайн – противоречивая, почти анекдотическая фигура, вызывавшая крайнюю неприязнь жителей Тироля, превративших ее в мишень для своих упражнений в остроумии.

Франц Антон фон Тун-Хоенштайн (2 сентября 1847–1 ноября 1916) родился в Чехии в родовитой семье графа Фридриха фон Туна и графини Леопольдины, баронессы фон Штайн-Гуттенберг. Он учился на юридическом факультете Венского университета и служил в армии драгуном. Граф принадлежал к группе крупных землевладельцев консервативной направленности и унаследовал место отца в палате господ.

С 1883 по 1889 и с 1901 по 1911 год Тун являлся депутатом ландтага Богемии.

Назначение графа штатгальтером Богемии 5 марта 1889 года преследовало цель примирить немецкое и чешское население (естественно, и через десять лет избрание министр-президентом Цислейтании человека родом из Чехии имело все ту же цель). Но этот план и в 1889 году не сработал. Пытаясь уравнять в правах представителей обеих общин, Тун сразу столкнулся с сопротивлением и немецких националистов и младочехов. Первые опасались ослабления своих позиций в Чехии. Вторые стремились достичь национальной автономии. Предложенный Туном план примирения принят не был. В 1893 году в Праге вновь вспыхнули волнения, и Тун подавил их вооруженной силой. В процессе подавления волнений был даже раскрыт заговор тайной организации чешских анархо-синдикалистов «Омладина»[43]. Все эти жесткие меры Туна имели прямо противоположные последствия: чешская фракция только усилилась.

После победы младочехов на выборах в ландтаг 1895 года Тун-Хоенштайн покинул пост штатгальтера. Шел февраль 1896 года, и Тун был назначен обергофмейстером эрцгерцога Франца Фердинанда, однако продержался на службе лишь несколько месяцев: эрцгерцог и его обергофмейстер не переносили друг друга.

7 марта 1898 года графа Туна назначили министр-президентом Цислейтании, и одновременно он занял пост министра внутренних дел.

Конечно же, своей задачей граф Тун считал умиротворение парламента и страны. Но, как и с прежними главами кабинета, благие намерения оказались неосуществимы.

При открытии парламента 21 марта 1898 года Тун произнес великолепную примирительную речь, а новый президент палаты Фукс объявил, что пресловутый закон Фалькенгайна, унижающий парламент, отменен.

Отмена распоряжений Фалькенгайна была всего лишь полумерой, способной вызвать восхищение только у наивного обывателя. Правительства разных стран не раз шли на подобные полумеры (вроде введения женского избирательного права в России в 1907 году), чтобы временно восстановить нарушенный баланс сил и продемонстрировать свой демократизм.

Однако графа Туна многие все-таки считали изворотливым хитрецом. Соглашение с Венгрией было продлено им при помощи все того же 14 параграфа об Имперском указе. А чтобы практика постоянного применения одиозного параграфа имела хотя бы внешне законный вид, Тун принудил славянско-клерикальное большинство в парламенте избрать исполнительную комиссию, без одобрения которой не принималось ни одной меры и не выпускалось ни одного эдикта по 14 параграфу. Но деятельность этой марионеточной комиссии носила чисто формальный характер.

На повестке дня стоял все тот же вопрос, превратившийся в камень преткновения уже для пятнадцати австрийских правительств, – вопрос о языках. Кабинет графа Туна немедленно оказался в центре конфликта при обсуждении языкового законодательства. Некоторые политические круги продолжали настаивать на принятии «Закона о языках» («Sprachenverordnung»), еще внесенного Казимиром Бадени. Государственные служащие в землях со смешанным населением (особенно в Богемии и Моравии) обязаны были владеть обоими языками.

Немецкие депутаты вновь заблокировали работу рейхсрата, стремясь сорвать введение закона Бадени, и отказались поддерживать правительство, требуя назначения специальной комиссии для разработки вопроса о языках. Но Тун, подобно всем министр-президентам, враждебно настроенный по отношению к немцам и покровительствующий славянам, на это не пошел. Его настолько злили «шёнерианцы» с их германским духом и антипапским лозунгом «Долой Рим!», что он не сдержался и прямо с трибуны закричал:

– Я и сам вовсе не монах, но я, в конце концов, как и все мы, – католик! И мы не должны этого стыдиться![44]