Священник ответил, что он в этом не виноват, что душа подростка настолько высока, что она никогда не удовлетворится низкой обыденностью.

— Кроме того, — добавил он, — я думаю, вам не стоит опасаться ни посвящения в сан, ни монашеской рясы, будь то бенедиктинская, францисканская или какая-нибудь другая. Оливье слишком любит оружие, подвиги и песни о битвах. Он с нетерпением ждет посвящения в рыцари и считает, что лучший способ служить Господу — защищать слабых, обиженных и угнетенных.

— Вы его исповедник: не занимает ли место в его сердце хоть какое-нибудь женское лицо? Я не прошу вас нарушать тайну исповеди. Мне не нужны имена...

— В любом случае, мне эта тайна не доверена. Сир Рено, вы знаете не хуже меня: любовь никогда не была грехом, ведь она не противоречит ни единому божественному установлению!

— Вы правы. Простите меня! Возможно, он еще слишком молод...

Рено, несколько успокоившись, решил успокоить и Санси, но она, более проницательная, сделала совсем другой вывод из слов отца Ансельма.

— И вы этим удовлетворились? Слишком молод, говорите вы? Можно быть совсем ребенком и любить всей душой. Неужели вы не поняли, какую судьбу предвещают нашему сыну догадки отца Ансельма? Это путь тамплиера! Разве вы забыли, что наш брат Клеман, наряду с вами... а может быть, больше, чем вы, — это его герой, образец для подражания?

— Нет, я не забыл, — ответил Рено, внезапно помрачнев, и добавил, сорвавшись почти на крик: — Клянусь всеми святыми рая! Почему именно Храм? Ведь госпитальеры тоже рыцари и умеют сражаться так же доблестно, как их... соперники, ведь они всегда были соперниками!

— Не дайте себя обмануть! Это не одно и то же, вы сами прекрасно понимаете, что я права...

Разумеется, он это понимал, поэтому и пытался успокоить как себя, так и ее, сам не веря своим доводам. Ведь это было их единственное дитя, и они были готовы на любую жертву, лишь бы отвратить сына от пути, ведущего его к бесславному концу, в неизбежности которого они не сомневались. Рено с бешенством думал, что если бы Господь позволил ему отыскать Ронселена и воздать ему за все совершенные преступления, душа Эмара де Рейяка, старого тамплиера, спасшегося у Рогов Хаттина и погибшего в огне, чтобы спасти Истинный Крест, умиротворилась бы и отозвала бы свое проклятие. Но демон исчез бесследно, и Куртене предположил — и поделился своей догадкой с Санси! — что речь идет не о человеке из плоти и крови, но о подручном Сатаны, посланном губить людей: в данном случае это касалось людей Храма, который некогда получил благословение от Бернара из Сито[17].

На мгновение родители Оливье воспрянули духом. На турнире, проводившемся в Троицу у Бонифаса де Кастеллана, где собралась вся знать, внимание Оливье, кажется, привлекла юная девушка. Ее звали Агнесса де Барьоль, ей было четырнадцать лет, и напоминала она все весенние цветы разом, благодаря своим золотистым волосам, которым могло бы позавидовать само солнце. Оливье исполнилось тогда пятнадцать, но для своего возраста он был высоким и статным. Естественно, вокруг восходящей юной звезды Агнессы толпилось множество гостей: оруженосцы, рыцари и даже бароны, но прелестная девочка, очевидно, выделяла из всех Оливье и заметно сожалела, что он не может еще носить ее цвета, поскольку только ждал своего посвящения. Они проводили вместе столько времени, сколько было позволено правилами приличия. Не так уж и много, но Санси, хоть и не получила сыновнего признания, готова была поклясться, что в глазах юноши зажегся новый огонь, что сердце его, наконец, заговорило. Впрочем, Оливье вдруг стал торопить их с посвящением.

— Ему не терпится блистать на турнирах, — с восторгом сказал Рено жене. — Он к этому вполне готов, и это можно устроить на следующую Троицу. У нас будет большой пир...

Этих радостных надежд им хватило на несколько месяцев. Женившись, Оливье получит богатый фьеф[18]Бедаррид и станет вполне знатным сеньором: к тому же, он сможет управлять своим поместьем сам, не доверяя его управляющему, каким бы преданным тот ни оказался. Но затем они узнали печальную новость: Агнессу де Барьоль выдают замуж за барона д'Эспаррона.

Даже если Оливье и огорчился, то он не показал своего разочарования. Молчаливый от природы, он редко открывал свое сердце. Юноша продолжал готовиться к посвящению, словно ничего и не случилось, а на турнирах, последовавших за посвящением в рыцари, продемонстрировал необыкновенную ловкость владения оружием. Это было памятное для всех празднество, на которое собралось все графство. Оливье пользовался у дам и барышень необыкновенным успехом. Очень многие нежно на него поглядывали и надеялись, что получат корону королевы турнира с его копья. Но он положил эту корону к ногам матери, одновременно смущенной и радостной. Вечером же он танцевал со всеми приехавшими дамами, будто и не провел в молитвах предыдущую ночь.

Через полгода он попросил у отца разрешения вступить в Храм. Рено и Санси чувствовали себя так, словно небо упало им на голову.

Оба по очереди пытались образумить Оливье. Но юноша продемонстрировал спокойную, но непоколебимую твердость. Он сказал отцу.

— Я хочу служить Господу душой и шпагой!

— Это не требует принятия религиозного сана. В наш век это можно делать, имея жену и детей!

— И кому я смогу служить, чтобы сражаться? Графы Провансальские, став королями Неаполитанскими, едва вспоминают о нас, а ведь они наши сюзерены. Король Франции почти открыто воюет с Папой; наши кузены, императоры Куртене, продолжили свой род только юной девушкой, которая также живет в Италии, потому что ее отец женился на дочери покойного Карла Анжуйского, короля Неаполитанского. Старый фьеф Куртене принадлежит теперь боковой ветви, которую вы даже не знаете. Один лишь Храм продолжает сражаться на Святой земле. Именно по этой причине я хочу к нему присоединиться. Став тамплиером, я буду уверен, что моя шпага служит Господу!

Матери, которая, мужественно сдерживая слезы, напоминала ему, что, в случае его упорства, семья, с таким трудом созданная, угаснет, а ей самой никогда не дождаться радости обнять внуков, тогда как их имущество растворится в необъятной собственности Храма, он ответил:

— Храм лучше многих умеет защищать и обращать на пользу то, что ему доверено. Вы должны бы это знать, матушка, ведь брат Клеман достойнейшим образом управлял вашим поместьем, пока вы совершали паломничество. К тому же, вы сами побывали на Святой земле. Неужели вы откажете в этой радости мне?

Возразить было нечем. Оставалось только молиться. Вот почему Санси, в сопровождении Максимена, отправилась в святилище Богоматери в Мустье за утешением и помощью...

Чувствуя себя немного скованной после долгого молитвенного бдения, когда воспоминания навалились на нее всей своей тяжестью, она встала и улыбнулась монаху, который, встревоженный ее долгим общением с Господом и Его Матерью, вошел в часовню, осторожно ступая по полу своими сандалиями. Она еще раз преклонила перед ним колени. Уходя, передала монаху щедрое пожертвование. Ей стало чуть легче, и, переступив каменный порог, она глубоко вздохнула. Теперь все в руках мадам Марии и ее Божественного Сына...