Все эти мысли Солонин прокручивал, потяги­вая кофе и поглядывая на хихикающих стюар­десс, впервые увидевших Джеймса Бонда наяву и в действии. Долговязого, угловатого, с детским улыбчивым лицом.

Ту, что справа, он раздел бы до купальника, не больше. Из-за нехватки времени. У той, что слева, он взял бы телефон. А той, что в середине, он поручил бы приглядывать за предыдущими. Уж больно злые у нее глаза и длинный нос. На­верняка знает, что европейцам не нравятся длин­ные носы, и потому смотрит зло, в прищурочку. А может, из-за идеологических предубеждений...

В Тегеране пришлось ждать недолго. Оты­скался чартер на Баку, и давешний командир корабля устроил там ему местечко.

Лететь пришлось опять же с восточными людьми, косо на него, белого человека, погляды­вающими. Кроме людей здесь были ящики с зам­ками. Ящики, окрашенные в защитные цвета. Оружие, не иначе. Либо против армян в Караба­хе, либо против русских в Чечне. А он, стало быть, тот самый русский при сем присутствует.

Александру Борисовичу хорошо, он в отпуске, может отвлечься от миссии, возложенной на него Объединенными Нациями. Но как быть ему, Вите Солонину, который еще ничего толком не знает о своем будущем. Тот же Турецкий сообщит ему, кто он такой, какой у него характер и даже имеет ли он право поглядывать на восточных женщин. Не так уж круто, конечно, но тем не менее...

Восточные люди подремывали, втянув головы в плечи, чтобы не слышать рева самолетных тур­бин. И в то же время косо поглядывали на него.

Опять не слава Богу. Говорил же Питер Реддвей, что надо бы подобрать в команду парочку арабов, и Турецкий его поддержал.

Но где их возьмешь? Они Аллаху более пре­данны, чем своим детям. Что уж говорить обо всем ином... И теперь косятся, соображая, как этот неверный в коричневых ботинках сюда попал.

Лучше прикрыть глаза и притвориться спя­щим. Мол, наплевать мне на то, что вы там везе­те. И кто вы такие вообще. На чеченцев не похо­жи. И то хорошо... И все равно ведь не отстанут. Вон переглядываются, перешептываются, про­должая поглядывать. Любой европеец для них, кроме доморощенных защитников прав человека, потенциальный противник, который не угоден Аллаху. И рано или поздно с ним следует разде­латься. Лучше рано. Никогда не откладывай убийство неверного на завтра, если это можно сделать сегодня. Что-нибудь в этом роде. О Гос­поди. Опять придется махать руками и ногами. Хуже нет заниматься этим в самолете. Всего не­сколько часов назад вразумил одних. Но там был узкий проход между кресел — равновесие не по­терять. А тут — сплошные воздушные ямы. Как устоишь в случае чего?

Один уже пополз, цепляясь за шпангоуты. Хочет проверить, спит блондин или нет.

Ну почему так не везет сегодня в этих самоле­тах? А что ждет его в Баку? Там ему дадут охрану? Там он, Витя Солонин, будет стоить миллиард баксов? Здесь его жизнь не стоит и копейки.

Сунут перо в бок, откроют люк, когда самолет пойдет на снижение, и дело с концом. А найден­ные у покойного бабки разделят по справедли­вости. Столько-то руководителю группы, столь­ко-то исполнителю, столько-то стоявшему на стреме...

— У вас закурить найдется? — вежливо спро­сил подобравшийся на ломаном английском.

Солонин приоткрыл один глаз. Вроде не шутит. Грабитель? Но что с него, в конце концов, путешествующего чиновника, взять? Три тысчон­ки долларов? Спутниковый телефон? Плюс носо­вые платки. Ну и кое-что из спецснаряжения, назначение которого они все равно не поймут.

Виктор щелкнул зажигалкой, внимательно посмотрел при ее свете в глаза незнакомцу, толь­ко потом полез за своим именным портсигаром, о котором забыл, мысленно перечисляя свои ак­тивы. Был портсигар когда-то именным. Посвя­щение пришлось стереть. Но расставаться с ним не хотелось. Где такой сейчас найдешь? И к тому же память о родине, о которой предложено на время забыть.

Или это отвлекающий маневр грабителя, чтобы занять его руки? Нет, не похоже. Смотрит прямо в глаза, в позе ничего угрожающего, под курткой угадывается вполне бюргерский живо­тик. За ним подползали еще трое.

Виктор дал ему несколько сигарет, кивнув на остальных, чтобы поделился. Те в ответ тоже за­кивали, подползли поближе, держась за все те же шпангоуты.

Просто сопровождающие лица?

Там посмотрим. Виктор подмигнул им, когда они закурили.

— А что везете? — спросил он на своем фарси, которым вполне обоснованно гордился.

Они переглянулись, пожали плечами, причем достаточно искренне: а кто его знает...

Впрочем, их старший, опять же самый боро­датый, насторожился. Он-то наверняка был в курсе. И ему не нравились подобные вопросы.

И Виктор не стал настаивать. Решил изобра­зить равнодушие. Длинные ящики со стертыми надписями — не «стингеры» же или какие-ни­будь противотанковые управляемые снаряды против русских танков? Какое ему, гражданину, утратившему свое имя и место прописки, до всего этого дело?

И он прикрыл глаза, предлагая тем самым считать тему исчерпанной.

Тем более что из-за шума двигателей все равно ничего не расслышишь, а из-за темноты и вибрации — не прочитаешь.

Мы с Солониным сидели в роскошных апар­таментах бакинского «Интуриста» и откровенно позевывали. И ждали сами не знали чего.

Солонин хотел с дороги принять ванну, но эти цивилизованные замашки пришлось отста­вить. В огромной ванной, скорее, в бассейне с позолоченными кранами, не было горячей воды. А вместо холодной текла ржавая жижа. И горнич­ная, усталая, пожилая русская баба, предложив­шая звать ее просто тетей Верой, сказала, что если пару часов подождать, то вода пойдет впол­не сносная. И что слесарь-сантехник дядя Петя чуть ли не один остался на все здешние заведе­ния, подобные нашему. Остальные разбежались. Как начали армян убивать, все русские стали раз­бегаться.

А дядя Петя тогда просто был мертвецки пьян. У него был самый пик запоя, когда приехали за ним на роскошном «кадиллаке» молодые борода­тые парни, увешанные оружием, и повезли его в одну огромную квартиру, некогда принадлежав­шую известному всему Баку врачу-армянину. Там нерасчетливый выстрел из автомата разворотил водопроводную трубу, и всю квартиру залило...

Дядя Петя рассказывал ей, что в ванной было полно крови, смешанной с водой, и он поначалу отказывался работать, но его заставили...

От всего увиденного в ту ночь он быстро про­трезвел, все им починил, все наладил, и они ему даже дали какие-то блестящие цацки из сейфа богатого врача. Дядя Петя их не сохранил — по­терял или пропил.

Она рассказывала нам про все пережитое сидя в кресле, махнув рукой на уборку и выключив пылесос, который еле-еле работал, а единствен­ный на всю гостиницу электрик дядя Сережа был там же, где и дядя Петя, — у кого-то что-то ре­монтировал...

Тетя Вера говорила, что этим Сереже и Пете, единственным в ту пору на весь Баку умельцам, новые власти предлагали отдельные квартиры, оставшиеся от армян, и дядя Сережа польстился, а дядя Петя сказал, что это не по-христиански, и его за эти слова чуть не убили. Что в новой квар­тире дядя Сережа запил еще больше, что его жена, тоже русская, не смогла там жить, посколь­ку замучила бессонница, и они сбежали оттуда в свой старый домик в Сабунчахе.