потом уже приступать к рисованию макетов. И правильно, скажу я вам, считалось. Ну сами посудите: какой из обыкновенного журналиста замответсек? Он же всерьёз полагает, будто газету из бумаги делают!

Подозреваю, обитателям десятого этажа я представлялся некой загадкой. Ну не могли они уразуметь моего поведения! Непьющий. Знающий. А по службе расти не желает. Сидит себе и сидит в наборном цехе.

А причины-то были довольно просты. Во-первых, на десятом этаже гнездится начальство, а у меня на него аллергия. Во-вторых, тружусь через день, прихожу в одиннадцать. А переберись я в редакцию — изволь переться в Дом Печати с утра и ежедневно! Ну и зачем мне, спрашивается, прибавка к жалованию при стольких хлопотах?

Карьера? Какая, к лешему, карьера — я, напоминаю, беспартийный!

И вообще — уютно мне в наборном.

— Ничего не думаю… — признался я. — Всем доволен…

— А я недоволен! Мне замответсек нужен! Позарез!

— Так у вас же их целых два!

Насупился, крякнул.

— Уже один. Гурген на расчёт подал.

И тут я, братцы вы мои, обмяк. Гурген подал на расчёт?!

— Когда?

— Да только что…

На несколько секунд я утратил дар речи. Стало быть, не зря меня колотило всё это время. Если уж Гурген (неустрашимый Гурген!) испугался увиденного до такой степени, что тут же сел к столу и настрочил заявление по собственному желанию…

— Н-ну… тогда… — Я чуть было не ляпнул: «Тогда и я подам». И такое впечатление, что Александр Николаевич меня понял. Сверкнул очками, ощерился.

Человек он, повторяю, милейший, но взрывной.

Однажды поднимались мы с ним вдвоём в лифте с первого на десятый, и я неосторожно усомнился вслух в существовании всемирного заговора. Прикиньте на секунду: в лифте! То есть бежать некуда.

Это были чуть ли не самые страшные мгновения моей жизни. Из замкнутого пространства кабины я вылетел оглушённый, едва не контуженный.

Кабинет тесный, повторять опыт не хотелось.

— Тогда… — пошёл я на попятный. — Может, Лёшу наверх?

Александр Николаевич вспыхнул, но вполсилы:

— А что Лёша? Лёша у нас без году неделя!

Скольких же я выпускающих за это время оперил, поставил на крыло и выгнал в секретариат? Как минимум двух. Этот будет третьим.

После краткой перебранки сошлись на Лёше.

* * *

Выйдя из кабинета, я приостановился и попробовал собраться с мыслями. А вдруг совпадение? Гурген ведь непоседа, летун, авантюрист. Два раза, говорит, из редакции увольнялся. То на буровую подастся вахтенным, то форточником заделается… Нет-нет, не в том смысле, в каком вы подумали. В данном случае форточник — это столяр и стекольщик в одном лице: ходит по квартирам и предлагает за умеренную плату проделать в окне форточку.

Выгодное, по его словам, занятие.

В секретариате Гургена не оказалось (возможно, мотался по этажам с обходным листом). На всякий случай проверил я приёмный ящик пневмопочты. Пусто. Как и предполагалось. Фанерная дверь в мастерскую художника заперта.

Итак, уволиться не выйдет. Тогда двинем в наборный — вербовать Лёшу. А то ведь в самом деле в замответсеки сосватают.

Собственно, что есть выпускающий с научной точки зрения? Недостающее звено эволюции. Уже не типография, но ещё не редакция.

Выпускающие бывают бегающие и сидячие. Сам относясь к первому подвиду, я мало что знаю о втором. Старожилы, однако, рассказывали, будто в давние времена за моим столом обитал некий товарищ, вообще ни разу не оторвавший задницы от стула.

— Да ладно вам! Как это — не оторвавший? А скажем, досыл отнести на линотип? Или заголовок…

— А вот так! Сидит ждёт, пока кто-нибудь мимо не пройдёт в линотипную. «Будь любезен, — говорит, — прихвати заодно…»

Лёша, насколько я мог судить, принадлежал именно к этой разновидности. Вообще примечательная личность: дылда под метр девяносто (интересно, сколько это будет в квадратах?), на редкость нервный и мнительный. Очень боялся, что вызовет его редактор — а он выпивши! Судорожно зажёвывал водку лавровым листом.

А я смотрю — ничего понять не могу: тараканы из стола исчезли. Как выяснилось, перешли маршем в стол «Молодого ленинца» — тремя колоннами, с развёрнутыми знамёнами и барабанным боем. Причиной явился вскрытый пакет лаврушки, обнаруженный мною в выдвижном ящике, где хранились клише многоразового использования. Выходит, не врут повара: тараканы и впрямь не любят этой специи. Наравне с огуречными очистками.

Потом напарник мой упростил технологию: как затребуют его наверх, быстренько смазывал зубы лавровым маслом. Но пробка в пузырьке, видимо, была пригнана неплотно, и прусаки в наш стол так и не вернулись.

Вряд ли Александр Николаевич скажет мне спасибо за такого протеже, однако выбирать не приходится.

А хуже всего, что с корректорами у Лёши отношения особо напряжённые. Проскочила однажды в номере ошибка. Кто виноват? Выпускающий говорит: корректоры. Корректоры говорят: выпускающий.

Серьёзная выдалась свара. Напарнику шили самочинную правку — ещё и после подписи. А корректоры, надо сказать, отбыв смену, все оттиски каждый раз сворачивают в тугой рулончик, проставляют на нём дату и хранят у себя на антресолях. И вот лезут они в эту свою бумажную поленницу, находят полосу, а там… Короче, прав выпускающий. Есть пометка.

И приходит ко мне делегация из корректорской.

— Гера… — шепчут, опасливо озираясь. — А не могло так случиться, что он сделал дубликат ключа, проник к нам ночью, достал оттиск — и сам внёс правку?

Не выдержал я — заржал.

Обиделись.

* * *

Долго уговаривать Лёшу не пришлось, и вскоре я вернулся в секретариат, где наконец-то застал Гургена. Сердчишко ёкнуло, однако, представьте, скорее радостно, чем испуганно.

Вид у Гургена Бейбутовича был самый что ни на есть праздничный. Я бы даже сказал, победно-снисходительный. Привольно развалясь в кресле-вертушке, ветреный замответсек неспешно затягивался кубинской сигаретой «лигерос» (она же «смерть под парусом») — других он не курил.

Воля ваша, но человек, подавший с перепугу на расчёт, смотрелся бы несколько иначе.

— Уломал? — понимающе осведомился он.

— Угу… — отозвался я, тоже присаживаясь и закуривая.

— Обоих?

— Угу…

— Ох намается Санёк с Лёхой… — ухмыльнулся Гурген.

— Слушай, — сказал я. — А ты-то с чего вдруг?

— Так… Обстоятельства…

И я наконец рискнул:

— Гурген! Ты патрон сегодня из ящика вынимал?

Он выпрямился и тычком погасил свой «лигерос» в пепельнице. Благодушная расслабленность исчезла. Ухмылки — как не бывало.

Значит, вынимал.

Глава 5. ЭЗОТЕРИЧЕСКАЯ

Поговорить с глазу на глаз в секретариате не получилось — заявился художник. Дверь в мастерскую он, правда, за собой прикрыл, однако хлипкая фанерная мембрана скорее усиливала звуки, нежели приглушала. Гурген звякнул в цех, удостоверился, что номер ожидается относительно простенький, сообщил Лёше, где