В один дождливый вечерок, когда Виталик подвозил Зозулю на своей машине в аэропорт, тот, пользуясь тем, что они наедине, попросил об услуге — нужно достать валюту, оплата щедрая, но нужно быстро и много. Сможет ли Виталик помочь?

Наблюдая, как щетки сгоняют со стекла мутные капли дождя, и следя за дорогой, Манаков молчал, тянул с ответом, раздумывая. Нет, о предупреждении зятя он тогда не вспоминал — просто считал: сколько можно отгрызть у Зозули, если хорошо повертеться и выполнить просьбу? Мошна у Терентьевича тугая, стоит ее помассировать, чтобы выдоить побольше — не обеднеет. Наконец, поняв, что дальнейшее молчание будет истолковано как отрицательный ответ, Виталий пообещал сделать все возможное.

Зозуля повеселел. В знак признательности стиснув Манакову колено, поставил условие — купюры должны быть самыми крупными. Виталик согласился и обещал позвонить, как только подготовится к новой встрече, но предупредил, что нужную Анатолию Терентьевичу сумму в короткий срок не собрать. Тогда Зозуля выдвинул новое условие — Манаков собирает не менее трети суммы и только потом звонит, а еще лучше, если наберет хотя бы половину. На том и порешили.

Последующие дни Виталик носился по городу как угорелый — его подстегивала жажда скорее встретиться с Зозулей и получить свои проценты. Вскоре он позвонил из междугородного автомата Анатолию Терентьевичу.

На встречу в аэропорту Манаков приехал заранее, положив в карман спичечный коробок с плотно втиснутыми в него крупными купюрами валюты. Побродив по залу и не заметив ничего подозрительного, он устроился неподалеку от буфета.

Зозуля появился в толпе пассажиров — как всегда элегантный, в светлом костюме, с незажженной сигаретой во рту. Манаков знал, что в кармане у Терентьевича лежит билет на первый обратный рейс и, как только они обменяются спичечными коробками, в одном из которых валюта, а в другом аккредитивы, Зозуля вновь зарегистрируется и улетит.

Обмен прошел гладко. Анатолий Терентьевич попросил прикурить и получил спичечный коробок с валютой, опустив его в карман своего светлого пиджака. Виталик иронически намекнул на школьную привычку заигрывать спички, и ему вернули коробок, но уже другой, с аккредитивами. Извинившись, Зозуля обворожительно улыбнулся и медленно удалился не оглядываясь.

Довольный, Манаков украдкой заглянул в коробок. Все без обмана, лежат радужные бумажки. С трудом сдерживая желание погладить карман, Виталик поспешил на выход. Сейчас он сядет в автомобиль, отъедет подальше, а потом переложит аккредитивы в бумажник и обменяет их на наличные в первой попавшейся сберкассе. Конечно, не все сразу — совсем ни к чему привлекать к себе внимание.

Однако получилось не так, как он рассчитывал. Его остановили прилично одетые молодые люди, предъявили красные книжечки и предложили следовать за ними. От испуга и неожиданности Виталик потерял голову — оттолкнув неизвестных, он бросился бежать, лавируя между бестолково сновавшими по залу ожидания пассажирами с портфелями, чемоданами и сетками. Коробок жег карман, и надо было его выбросить, но не позволила жадность. Когда он решился наконец бросить проклятую коробочку, его уже поймали на лестнице, заломили руки за спину и под любопытными взглядами зевак, охочих до всякого случайного и бесплатного зрелища, потащили в комнату милиции. Лица окружающих сразу же слились в одно светлое пятно, в голове гудело, ноги сделались ватными, и казалось, что, отпусти милиционеры его руки, он осядет на пол, как тряпичная кукла.

Увидев в комнате милиции смиренно сидящего перед барьерчиком дежурного Зозулю, разом потерявшего всю франтоватость и вальяжность, Виталик почувствовал, что ему делается дурно…

* * *

Следственный изолятор подавил Манакова сразу и бесповоротно — запах дезинфекции, супчик из килек, грязно-зеленый цвет стен и длинные ряды дверей битком набитых камер. Шаркая по полу туфлями без шнурков, Виталик под конвоем контролера подошел к дверям камеры, щелкнул замок, и его подтолкнули внутрь, навстречу уставившимся глазам — любопытным, равнодушно-потухшим, жадно-насмешливым.

Лиц сокамерников он не видел — они показались ему просто размытыми пятнами, как там, при задержании в аэропорту, или это на глаза навернулись слезы от горькой жалости к себе, от невозможности изменить судьбу, столь жестокую и немилосердную? Сзади хлопнула дверь и лязгнул замок.

Безвольно опустив руки вдоль тела, Манаков потерянно стоял у двери, рядом с парашей, не зная, что делать дальше. Может, поздороваться, поприветствовать насильно собранных здесь людей, волею провидения и закона оказавшихся с ним под одной крышей на неизвестное число дней и ночей?

— Здравствуйте.

Его слова повисли в воздухе. Никто не ответил, только продолжали разглядывать, как диковинное животное в зоологическом саду. Наконец кто-то хихикнул:

— Привет! — И компания весело заржала.

К Виталию подошел коренастый малый в застиранной темной рубахе и критически оглядел новичка.

— Статья? — засунув руки в карманы брюк, буркнул он.

— Валюта, — горько вздохнул Манаков.

— Восемьдесят восьмая, — брезгливо поправил парень. — Правила знаешь?

Виталик отрицательно помотал головой — какие правила? Он никогда не сидел в тюрьмах, не привлекался к суду, не имел приводов в милицию и всегда старался обходить ее стороной.

— Слушай и запоминай, — покачиваясь на носках, менторским тоном начал парень. — Перед контролерами не шестери, уважай старшего по камере, утром в туалет по очереди, а твоя очередь будет последняя. Получишь передачку, поделись с товарищами и не жмотничай. Иначе опустим. Осознал? Спать будешь у параши.

Манаков непроизвольно кивал — слова парня доходили до него как через вату, забившую уши плотными комками.

Какое значение имеет, где здесь спать, есть, когда ходить в туалет, если он в тюрьме и выйдет отсюда не скоро?

— Рубашечка у тебя вроде моего размера? Махнемся? — И, не дожидаясь ответа, парень начал расстегивать свою застиранную сорочку. — Ну, ты чего? — нехорошо усмехнулся он, глядя на неподвижного Виталика. — Снимай, меняться будем.

— Но я не хочу меняться, — удивился Манаков. — Зачем?

— Ты чего? — в свою очередь удивился парень и протянул растопыренную пятерню, намереваясь мазнуть ею по лицу Виталика.

Тот уклонился, резко отбив руку парня в сторону:

— Не лезь!

Первый удар парня Манаков парировал, закрывшись локтем, и по привычке ударил в ответ — когда-то, еще в школе, он ходил в секцию бокса, а потом не избежал модного увлечения карате. Не ожидавший отпора парень осел на пол, прижав руки к животу.

— Ну, погоди, сука, — просипел он, пытаясь подняться.

— Брось, Моня, — лениво остановил его кто-то, лежавший на нарах. — Вернется Юрист, разберемся. А ты, новенький, иди на место.

Виталик послушно уселся на краешек нар, раздумывая над тем, как мерзко начинается новая полоса в его жизни. Не успев перешагнуть порог тесной, переполненной людьми камеры, где ему предстоит ждать суда, он уже вступил в конфликт с ее обитателями. И кто этот Юрист, что за человек, откуда он должен вернуться и когда?