Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, садитесь!
– Простите, но у меня нет денег.
– Мне по дороге, садитесь.
Доброта и отзывчивость этих людей, их честность и простота не оставляют мне шанса – я очарован Карабахом. Впереди еще день в Шуши, где я буду лазить по заброшенным мечетям. Интересно, что в Карабахе сохранилось множество мечетей, и никто их не трогает, а азербайджанцы, говорят, разрушили все церкви, к которым только дотянулись руки.
Время летит быстро. И вот я уже пробираюсь к границе с Ираном. К погранпереходу ведет невероятно красивая дорога через горные перевалы. Спускается ночь, я подбираюсь вплотную к границе. За плечами осталась Армения. Я так и не смог влюбиться в нее по-настоящему. Я не смог принять ненависти этого народа к своим соседям, их культа семьи и религии. Армения – мой первый урок познания Иного. Наверное, стоит вернуться сюда еще раз.
В кромешной тьме бреду к армянскому погранпереходу. В здании таможни нет ни души, в том числе и пограничников. Около часа провожу у окошка паспортного контроля в ожидании хоть одного служащего. Наконец мне ставят штамп.
Хорошая новость – в Иран разрешен пеший переход. Но волнение не отпускает: перед выездом из Минска я обменял свой паспорт на новый, а иранская виза осталась в старом документе. Поэтому в данный момент у меня на руках два белорусских паспорта. В обоих красуется моя фотка.
Пограничников мои документы абсолютно не впечатляют, они крайне увлечены выступлением на Олимпийских играх иранской сборной по тяжелой атлетике. Одним глазом офицер сканирует мои паспорта и ляпает штамп на страницу для “иных отметок”. В следующем окошке мне скороговоркой задают пару вопросов относительно семейного положения, и наконец – я в Исламской Республике Иран!
Огни границы один за другим исчезают за моей спиной. Скоро я остаюсь в полном одиночестве на извилистой дороге в вязкой темноте восточной ночи. Жарко и сюрреалистично – я специально не включаю фонарик, чтобы не разрушить этот магический момент. Где-то внизу в ущелье громко гудит река, вокруг – едва различимые силуэты лысых гор. Я танцую под музыку в плеере, выкрикиваю слова, которые успеваю разобрать. Мне нравится думать о том, как безумно я выгляжу со стороны. Жаль, что этого не покажут по телевизору в моем деканате.
Вдруг меня догоняет автобус. Раз пять я пытался остановить его еще на территории Армении, но водитель не мог принять пассажира на крутом серпантине. Теперь же места для остановки предостаточно, и планы заночевать где-нибудь в горах обламываются – автобус везет меня прямиком в Тегеран.
Как выяснится позже, мне чрезвычайно повезло, ведь от границы нет прямой дороги в столицу, и чтобы добраться до города, мне пришлось бы поменять машин двадцать и убить на это целый день, а может и два. Но теперь я пью вкусный иранский чай, примостившись на переднем сиденье комфортабельного автобуса. В Тегеране я буду всего через четырнадцать часов.
Дорога занимает всю ночь. Мы заправляемся несколько раз. Все вокруг рвет мое нутро на части. Я никогда раньше не был в мусульманской стране: одноэтажные домики песочного цвета, мечети, женщины в черных чадрах, грязные дети, религиозная музыка на улицах и портреты лидера на каждой стене – все вокруг другое, пугающее и манящее. Мне не хватает слов, чтобы описать этот чужеземный мир, в который я вторгаюсь.
В полдень мы прибываем в Тегеран. Я выхожу из автобуса, следом выбегает мой добрый друг водитель и догоняет меня со словами, к которым я не привык:
– Money-money![6]
– I thought it’s free![7]
– No-no. Money-money!
Еще некоторое время он настойчиво пытается выбить из меня деньги, но я решительно разворачиваюсь и ухожу. Пробиваюсь через толпу, которая бессистемно взрывается привычным азиатским лозунгом: “Mister, taxi!” Нужно срочно укрыться в городе. Я продолжаю двигаться вперед по своему внутреннему компасу. В магазине со всевозможной электроникой покупаю местную симку и наконец выхожу в интернет.
Выясняется, что в Иране заблокировано большинство привычных для нас сайтов, соцсети Facebook, Twitter, YouTube и “ВКонтакте” под запретом, не открываются даже многие белорусские новостные издания. При попытке соединения с запрещенным сайтом тебя автоматически перекидывает на страницу с религиозным контентом. Интересно, какая у нее посещаемость?
Конечно, иранцы тоже умеют пользоваться прокси, ssl-туннелями и To r – браузерами. Нарушив закон, я пробираюсь на Facebook. Самое – иранка, с которой я познакомился в Батуми, – присылает мне номер телефона своей сестры. Сестру зовут Неда, я звоню ей, чтобы договориться о встрече.
У меня всегда возникают проблемы, когда я разговариваю по телефону на английском, пока я очень плохо знаю этот язык. Другая неприятность – я понятия не имею, где нахожусь: все названия улиц написаны на фарси без транслитерации. Чтобы объяснить свою геолокацию, я бесцеремонно торможу первого попавшегося иранца и сую ему в руки телефон. Прохожий объясняет Неде мое местонахождение, и она обещает подскочить за мной через час.
Неде – двадцать четыре, она закончила универ по специальности “менеджмент” и мечтает свалить из этой страны. Мы решаем ехать к ней домой. Она вызывает свою сестру Самир и просит подкинуть нас до дома на машине. Самир – двадцать восемь, она преподает английский. Девушка пару дней назад получила права, поэтому, напряженно наяривая по трассе, мы используем только первые две передачи.
Когда мы наконец добираемся до дома, я впервые сталкиваюсь с главным правилом моего пребывания в Иране – мне придется быть невидимкой. Никто не должен видеть, как я вхожу в дом и как из него выхожу. Мы дежурим в машине и ждем, пока сосед припаркует свою колымагу и исчезнет из вида. Строго по команде я выпрыгиваю из авто, прихватываю рюкзак и быстрым шагом двигаюсь в сторону подъезда. Нельзя, чтобы меня видели рядом с Недой и Самир: незамужние парень и девушка в Иране не могут проводить время вместе. Никогда не знаешь, кто настучит на тебя в полицию, которой, кстати, здесь множество видов: от простых информаторов, задача которых – присматривать за прохожими, до специальных секретных подразделений.
Девушки входят в дом немного позже и первым делом закрывают и завешивают все окна. Дом – это единственное место, где женщина не обязана носить чадру. И похоже, единственное место, где ты чувствуешь себя свободно, но все равно стараешься разговаривать не очень громко, чтобы не услышали соседи. За обедом девушки рассказывают мне о своих взглядах на правительство, веру, религиозные правила и обычаи. Я назвал бы это святой ненавистью.