Ситуация становится критической, когда до водителя доходит, что расплатиться нам нечем. Он начинает тащить Женю назад в машину со словами: “Я отвезу тебя обратно”. Проанализировав обстановку, я обнаруживаю уязвимое место врага: отсутствие “шашечек” на дверях и крыше авто бросают тень на легальность оказанных Жене услуг. Я произношу волшебное слово “police”. Но водитель неожиданно поддерживает мою идею и предлагает нам сесть в машину и проехаться до ближайшего участка.

Это блеф. Скорее всего, мы проследуем до ближайшей подворотни, где расплатимся собственным здоровьем. Тогда я сажусь на тротуар и своей позой даю понять, что базар окончен. Водитель выписывает мне громкую пощечину, погружается в авто и уезжает. Как же я ненавижу такие ситуации!

Так мы с Женей и сидим на тротуаре какой-то маленькой уютной улочки. У меня уже нет времени – скоро я должен вернуться к Амину, чтобы двинуться в Исфахан. Мимо нас проезжает джип с молодыми парнями на борту. Я жестом прошу их остановиться. Уже через минуту Женя уезжает на этой машине в экскурсионную поездку по городу. Отлично – мы не видели друг друга около месяца, встретились на полчаса, и я сажаю его в первую встречную машину, а сам собираюсь уехать за триста километров на юг.

Перед поездкой в Исфахан Амин выдает мне чистую рубашку в синюю клетку:

– Ты должен выглядеть как мой коллега, – напоминает он.

Это даже интересно. Еще пару часов назад я жил на улице, а теперь я представитель фирмы, которая продает драгоценные камни по всему Ирану. Меня доставляют в Исфахан на спецавтобусе, я разъезжаю по городу на такси, ем в дорогих ресторанах, но при этом у меня в кармане нет ни копейки.

На следующей точке, пока Амин утрясает свои проблемы с афганскими рабочими, я решаю снять деньги с карточки, которые мне должны перечислить с родины. И тут я натыкаюсь на невероятно радостную новость – это принципиально невозможно. Международные карты Visa и MasterCard не работают в этой стране. Это политика Соединенных Штатов в отношении Ирана. И это означает только одно – деньги, которые я отдал Жене, были последними, и в ближайшие несколько недель я обречен на жестокое выживание.

Вскоре мы возвращаемся назад в Тегеран. Амин обеспокоен моим положением:

– Если ты вдруг почувствуешь, что не можешь больше продолжать путешествие, скажи мне, я куплю тебе билет домой, – повторяет он.

Я киваю Амину, прекрасно понимая, что никогда не воспользуюсь его добротой. На следующий день я прощаюсь со своим другом, потому что ему нужно переезжать в другой город – похоже, в столице он уже втюхал все камни, которые только можно было втюхать.

Звоню Неде и прошу ее провести экскурсию по рынку Тегерана. Пока я жду ее в условленном месте, случайно замечаю в толпе Женю. Вот что значат ментальная связь и общая политическая платформа!

Вобрав как следует дух базарной жизни, мы втроем отправляемся на поиски какого-нибудь приличного места общественного питания. Задача оказывается нетривиальной – во время Рамадана все кафе открываются после захода солнца, так как днем есть запрещено. Пока мы шаримся по городу, у Неды рвутся босоножки. Два белорусских инженера напрягают мозги и решают скотчем намертво примотать обувь к ноге. Во время этой нехитрой операции мое правое ухо фиксирует знакомый вой Тома Йорка. Звук доносится из наушников молодого длинноволосого парня. Я останавливаю его взглядом, и через десять минут разговора Мэхди приглашает меня на репетицию своей группы Telecraze, а также в собственное арт-кафе и домой на ночлег.

Следующие два дня я прекрасно провожу время с ним и его друзьями. Мэхди много рассказывает о “зеленых” – участниках иранского оппозиционного движения. В местных акциях неповиновения есть много интересного. Например, пару лет назад были популярны протесты на крышах – “зеленые” выкрикивали лозунги с высоты нескольких этажей. Полицейским, которые находились на земле, довольно сложно было понять, откуда доносятся звуки, так как застройка в Тегеране очень плотная, и банды “крикунов” свободно перемещались с одной крыши на другую.

А однажды во время протестов работники спецслужб обстреливали толпу из пейнтбольных ружей флуоресцентной краской, а потом тихари в штатском отлавливали по всему городу активистов, распознавая их по пятнам на одежде. В городе можно до сих пор наткнуться на зеленые кляксы.

Во время протестов было убито много молодых людей, еще больше попало в тюрьмы. Иранское правительство не стесняется открывать огонь по протестующим. Нашим силовикам до них пока что далеко.

Через некоторое время Мэхди просит нас покинуть его квартиру с той же легкостью, с которой пригласил в гости.

Мы возвращаемся в арт-парк в надежде отыскать кого-нибудь, кто сможет принять нас на ночлег. Я нахожу в мусорном баке кусок картона и пишу на нем красным маркером “Looking for host”.[11]Не успеваю я доделать табличку, как ко мне подходит парень и сообщает, что готов принять нас на ночь. Парня зовут Мустафа, он ни в зуб ногой по-английски и, кажется, просто решил прогуляться по парку под какой-то наркотой. Не могу сказать, что мы горим желанием заночевать у него, но любопытство гложет, да и не в той мы ситуации, чтобы воротить нос.

Вскоре выясняется, что Мустафа живет с мамой и сестрицей. Первое, о чем я успеваю подумать, когда вижу, во что одета его мама: наверное, она заядлая байкерша. Женя со мной соглашается, но мама – нет. Она не имеет ничего общего с байками и вообще – глубоко верующий человек. Мустафа оказывается достойным парнем. В свободное от работы время он импровизирует на стареньком синтезаторе и рисует ЛСД-шные картины. На его балконе набирается сил коллекция мескалиновых кактусов.

На следующий день в том же парке я знакомлюсь с Мухаммедом. Ему двадцать три, он верит в Бога, водит Peugeot 206 и лабает на народном музыкальном инструменте “баглама”, с которым уже объездил весь Иран. Мухаммед соглашается показать мне улицу, где местный молодняк гоняет на тачках и знакомится друг с другом. Технология стандартная – две машины равняются на дороге, пассажиры ведут короткую беседу, обмениваются номерами телефонов, чтобы вскоре встретиться в одном из отелей города.

Свесившись из окна Peugeot 206, я делаю серию снимков с моментами нелегальных знакомств горячих иранских подростков. Внезапно нашу машину догоняет мотоциклист и грубым голосом приказывает прижаться к обочине. Мухаммед выглядит испуганным. Он говорит мне, что это “басидж” – местная секретная полиция, что-то типа нашего КГБ.

Мы не успеваем даже рыпнуться, как у меня отбирают камеру и паспорт. Нашу машину берет в кольцо отряд из десяти человек, и только один из них говорит по-английски. Сперва кажется, что все не так уж серьезно – нас просят подождать пару минут, мол, это обычная проверка. Но через пару минут сотрудники спецслужбы забирают у водителя все документы и куда-то сваливают. Взамен подъезжает пара тонированных джипов с людьми в штатском. На меня время от времени бросают косые взгляды, будто я иностранный шпион.