в провалы и подвалы,

в притоны тайные игры,

к пирам в кощунственные залы,

где ждут их пьяные костры.

Хочу в порывах исступлений,

в безумстве плясок, мигов, смен,

в чаду страстей, в бреду радений

сорвать запретов тесный плен.

Хочу, чтоб вспыхнули как пламя

они — свободные мечтой,

да будет свет их — миру знамя

ненасытимости людской!

Ко мне, ко мне, со мной в утеху,

в позор блистающим богам,

навстречу зною, злобе, смеху —

со мной к неистовым кострам!

III[99]

Но сам с толпою мутно-пьяной,

пойду ль к дымящимся кострам?!

Нет, в час их жертвы, в час багряный,

себя им в жертву не отдам.

Не буду с ними в вихре дымном,

иной забавы захочу!

Меня да встретят светлым гимном

и да, поверят палачу!

Не отступлю пред старой ложью,

стопою легкой к ним сойду.

Заворожу их тихой дрожью,

с них глаз любовных не сведу.

А в час, когда безмерность муки

подымет в них проклятья крик,

я протяну к ним с лаской руки,

я покажу им новый лик.

Приникну с тихим поцелуем

к устам их, дрогнувшим в огнях,

мечту последнюю скажу им,

и загашу последний страх.

Скажу им — злобным — на исходе

про мир в обителях Отца,

скажу о радости в свободе,

о милосердьи без конца...

1905

ГИМНЫ ОГНЮ[100]

I[101]

Пламя девственно-святое,

свет живительный земли,

звезды в благостном покое

нас от скорби не спасли.

Ты же, грозный, непорочный

разбуди свои огни!

Оробелых в час урочный

знойной лаской обмани!

Будет праздник: мы несмело

подойдем к святым кострам,

отдадим нагое тело

знойно-лижущим огням.

Как невеста молодая

ступим трепетно на них...

Ты, мучительно лобзая,

наш ликующий жених!

Нам спалишь лицо и руки,

обожжешь нам жадно грудь —

и откроешь в недрах муки

светозарной смерти путь!

II[102]

Гори, гори, огонь священный!

Сыны забытые земли,

тебя с молитвою смиренной

в глухую полночь мы зажгли!

Согнал нас ветер с гор в пустыни,

от звезд не знали мы тепла,

и жизнь без таинств и святыни

в заботах мелочных текла.

Но был нам миг: среди видений

забыв заветы страшных слов,

на сладость гордую падений

мы променяли мир богов.

Переступили мигов грани

и победили сны огнем...

К тебе за таинством сгораний,

все разрешающий, идем.

Ликуй, дерзай огонь надменный!

Могуч твой яростный язык!

Светися вещий, неизменный,

блаженства скорого тайник!

III[103]

Жарче, жарче пламя злое!

В диком трепете твоем

мы блаженство неземное

смертной мукой познаем!

Мой жених огнем жестоким

сжег мой девственный венок

и таинственно-глубоким

зрела жизни я поток.

Сладострастными речами

он мой разум опьянил

и бесстыдными огнями

тело робкое обвил.

Я безвольно, я безгласно

отдалась яру страстей,

мне ль бороться своевластно

с блеском пышущих огней?!

Жарче, жарче! Страх откинем.

Пойте люди? Мы в огнях...

Быстро, быстро с гимном сгинем

на ликующих кострах!..

1903

ГИМН[104]

О пойте, пойте гимн страданью,

слагайте песнь его огню!

От испытанья к упованью,

от упованья к ликованью —

наш путь к сияющему дню!

За счастьем жалким, счастьем дольним

мы раболепно не пошли,

не сном плененные крамольным,

от мук невольных к мукам вольным

свою святыню понесли!

Нет, выше мира, мира тленья —

мир исступленья, мир мечты.

В огне ступени искупленья

и от паденья до спасенья

все звенья пламенем чисты!

О пойте, пойте гимн страданью,

пути так близки наяву!

От испытанья к упованью,

от упованья к ликованью,

от ликованья к божеству!

ПЛЯСКИ[105]

Мы пляшем, пляшем, пляшем,

несемся с гиком по холмам,

пред богом плясок в круге нашем

пусть плоть покорствует кругам!

Дана нам радость в сочетаньи,

в сплетеньи тесном в сгибах тел;

священно голых ног мельканье,

блажен, кто в плясках быстр и смел!

Бегите, братья, шибче, девы!

Пусть ходит ветер от рубах.

От Бога — буйные запевы,

и Бог наш юный — чист и наг!

Ему не надо лжи и сказок,

пред ним быть вольно без личин,

пред Богом хмеля, Богом плясок

мы все в сплетеньях как один!

Быстрей и шибче до забвенья!

Растут желанья, резвость ног...

До исступленья, до паденья

нам заповедал пляски Бог!

1904

СОЗЕРЦАНИЯ[106]

ОЛЬХА[107]

Стоит в лесу угрюмая,

безмолвная ольха.

Над нею, — словно думая,

ночь белая тиха.

Кругом сосна корявая,

под мохом кочки пней,

вода в болоте ржавая,

ольха склонилась к ней.

Там корни влажной глиною

питаются на дне,

опутанные тиною,

трудятся в тишине.

Заклятьями глубокими

сплетенные с землей,

питают жизни соками

ольху с ее листвой.

Но скрыт игрой блестящею

их девственный тайник;

перед ольхой дрожащею

родной лишь явлен лик.

1903

СОНЕТЫ[108]

I[109]