– Нет, какое безобразие! Помог,называется! Теперь мне придется сушить собачью одежду, менять белье на кровати,мыть полы, ванну и покупать себе новый крем! Ты разбил банку!

Костин побагровел, отодвинул пустую тарелку,встал и заявил:

– Неудивительно, что тебе никто помогатьне хочет. Вот сегодня я решил облегчить вашу жизнь, мадам, и получил скандал.

У меня пропал дар речи. Майор спокойно ушел, яплюхнулась на стул. Ну и ну. Он всерьез говорил о помощи? В груди началаподниматься темная волна гнева, я схватила мобильный, вот сейчас выскажуКостину все, что про него думаю!

Но не успела я набрать его номер, как сотовыйзазвонил сам.

– Алло, – прошипела я, ожидаяуслышать извинения Вовки.

Но в ухо вонзился визгливый дискант:

– Екатерину Андреевну Романову позовите,пожалуйста.

– Она на работе. Кто говорит?

– А это из школы, Кирилл…

– Что случилось? – испугалась я.

– Так, ну, того, в общем…

– Скажите нормально, что произошло?

– Не орите, – пошла в атакутетка, – мы тут ни при чем, покупаете детям всякую дрянь иностранную,потом удивляетесь и на нашу столовую валите…

– Господи, да что стряслось?

– Ну… траванулся он, лежит у медсестры вкабинете, но мы ни при чем…

Не дослушав, я схватила с вешалки куртку иринулась вниз.

Бедному Кирюшке катастрофически не везет сошколой. Сначала он ходил в жуткое учебное заведение, по недоразумению носящееназвание «гуманитарный лицей». Педагоги там подобрались пакостные, директрисабыла откровенной сволочью, завуч походил на надзирателя в концлагере. Поэтомумы перевели мальчика в другую, самую обычную школу. Но не успела я вздохнуть соблегчением, как случилось новое несчастье. Дело в том, что здание учебногозаведения, куда теперь с радостью бегал Кирюша, расположено в самом центреМосквы, вблизи станции метро. Парадный вход школы выходил на тихую улочку, ачерез пару метров, минуя проходной двор, вы оказывались на Тверской.

Одним словом, этот дом приглянулся некоейбогатой и чиновной особе, захотевшей разместить в нем штаб-квартиру своейпартии. Началась нешуточная борьба, директриса сражалась, аки лев, родителибегали по разным инстанциям и пачками писали письма мэру. Но депутат закусилудила и не отступался. В конце концов он натравил на школу особую комиссию,которая вынесла заключение: дом стоит слишком близко от магистрали, детямнельзя учиться в нем, им вредно дышать выхлопными газами, долетающими вцитадель знаний с Тверской. Лично мне непонятно, почему за шестьдесят летсуществования школы никто никогда не говорил о ее невыгодном местоположении.

Но факт остается фактом. Школе выделили другоездание, на краю Москвы, и Кирюше пришлось вновь идти на учебу в другое место. Чтобыуспеть к первому уроку, ему пришлось бы вставать в пять утра.

Мы с Катей подумали и приняли соломоноворешение: в выпускном классе, до которого Кирюшке остался год, отправим его вэкстернат, где он будет усиленно готовиться к поступлению в институт, а покапусть ходит в школу около дома, чтобы не тратить несколько часов на дорогу.

Поэтому сейчас Кирюша посещает самое заурядноезаведение, которое расположено у нас под окнами. Слава богу, там детей непритесняют, просто их не замечают и ничему особо не учат. Но мы не волнуемся,знания Кирюша с сентября получает от наемных репетиторов. Кстати, Лиза тожетеперь учится с ним в одном классе.

Добежав до школы, я отыскала кабинет медсестрыи увидела там иссиня-бледного Кирюшку, лежащего на топчане, накрытом оранжевойклеенкой.

– Котик, что с тобой! – кинулась я кнему.

Кирюшка не отвечал, я потрогала его лоб. Кожаоказалась липкой и холодной.

– Что же «Скорая» до сих пор неедет? – вырвалось у меня.

– А я ее не вызывала, – ляпнулатолстая тетка в белом халате, восседавшая за письменном столом, – ясноедело, отравился. Забирайте домой!

От возмущения я вначале поперхнулась, но потомналетела на меланхоличную медсестру:

– Вы с ума сошли! Ребенку плохо, а никтоне позвонил доктору!

– Я сама медик и прекрасно понимаю, в чемдело! – бросилась в атаку толстуха. – Кормите детей марсами дасникерсами, даете с собой бутерброды, вот и результат! Тошнило его, прямострасть как, теперь вот лежит.

Дрожащими руками я вытащила телефон.

– У нас в столовой исключительнодиетические продукты, – злилась фельдшерица, – севодни сосиськи сгречей давали и кофе, растворимый, отечественный, первый сорт, со сгущенкой.Чем там травануться можно? А? Нет, все родители, наложуть колбасы всякой…

Вызвав в школу медиков, я попыталась напоитьКирюшку водой из бутылки, не достигла успеха, перепугалась еще больше иуслышала новую порцию упреков от медсестры:

– Во! Французская бурда! Купили хрензнает что в пластике. Свое надо брать, боржоми!

– Боржоми не наше! – рявкнула я.

– А чье же?

– Источник принадлежит Грузии.

– Вона, умная какая, – завела былобабища, но тут наконец появились две суровые женщины с железным чемоданом.

Остаток дня я провела с Кирюшкой и прочимидомочадцами в больнице. Узнав, что мать больного мальчика их коллега –оперирующий хирург, медики стали приветливее, более того, они без всяких споровперевели Кирюшу в клинику к Катюше, где его сразу окружили пристальнымвниманием и заботой.

Около полуночи Катя прогнала нас домой.

– Нечего тут всем толкаться, – суровосказала она, – ступайте спать.

Мы с Сережкой и Юлечкой возвратились домой,попили чаю и уставились друг на друга.

– Ну и ну, – покачала головойЮля, – вчера Ада, сегодня Кирюха.

– Чем же он траванулся? – спросилСережка.

Я пожала плечами:

– Наверное, сосисками, которые давали вшколе. Сам знаешь, какую еду детям привозят.

– Кирюха не ходит в столовую, –напомнила мне Юля.

– Верно. Но сегодня утром я проспала и неположила ему завтрак. Небось он проголодался и пошел в буфет.

– Все по кроватям, – велел Сережка, –ноги подкашиваются.