– Вот ты и высказался, – сказал Иона. – У тебя присутствует смутное представление о некой магии, которой никогда не бывает. Помнишь, как надеялся с помощью пьянства выгнать себя из собственной головы? А заработал одну головную боль.

– Сделай одолжение, оставь меня в покое.

– Правильно, беги к себе в спальню, продушенную одеколоном. Но часы тикают, пока ты спишь. Пески с берегов Мерси уносятся ветром, и ты этого не остановишь.

– Я иду спать.

В спальне Морис закрыл глаза, но, даже не глядя, чувствовал присутствие Ионы.

– Тебя одолевает сонливость, – сказал Иона, – сильно, сильно. Погружайся поглубже. Глубже, глубже.

– Никуда я погружаться не буду. Уйди.

– Слушай меня, Морис, пока не слишком поздно.

– Не хочу видеть сны. Я хочу просто спать.

Вскоре Морис поплыл с балкона к морю, вылезши из шкуры Шейлы. Позади лежала змеиная кожица брака. Впереди на побережье Мерси широко расплывалась школьная рыбья стайка.

– Следуй за ними, – сказал Иона.

Ему надоела пара, в которую они превратились. Совместное воображение создало двух новых людей, оба в глазах друг друга не признаны. Не узнают, не нащупывают обратного пути к тем, кем были, не пометив этот самый путь вехами.

Впереди серебристая волна поворачивала то под одним, то под другим острым углом. Куда они направляются? Куда их направляют?

– Поторопись, – сказал Иона. – У нас не так много времени.

Другие рвутся на юг. А он рвется на север. Холодает.

– Ты почти в Канаде, – сказал Иона. – Вот тебе и ответ.

Он уплывал от власти Шейлы к своей собственной. Вынырнул на поверхность, помедлил в лунном свете под одобрительные крики чаек:

– Мистер Мельник, мы вас понимаем. Следуйте за нами к земле без Шейлы.

Вдруг ему никогда не вернуться назад?

– Да я просто решил окунуться.

Умело маневрируя хвостом, он вернулся, поправил одеяла, чтоб они удержали его на месте – навес, смытый приливом.

– В другой раз подальше зайдешь, – сказал Иона, но Морис отогнал его жестом и положил руку на плечо Шейлы.

Ложиться было слишком рано, но Шейла, измучившаяся всем телом на курсах, скользнула к Морису. Он положил руку ей на плечо; она постаралась проигнорировать. Иногда его присутствие в постели кажется властной захватнической оккупацией. Она скрестила руки. Его ладонь упала на матрас.

Она закрыла глаза. И увидела сон. Морис прыгнул с балкона к самому океану. Как может такой толстяк улететь в такую даль – выше ее понимания. С балкона виднелись брызги, которые он поднял, плюхнувшись животом в воду, после чего пошел вниз, как якорь.

Она задумалась, не прыгнуть ли следом, но, опустив глаза, увидела не хвост, а неуклюжие ноги. У нее не жабры, а ребра. Вдобавок она растолстела даже больше него. Не беременна ли?

Не успеешь за его импульсивными действиями. Она рассердилась, что он прыгнул, не позвав ее с собой.

Его рука вновь коснулась ее плеча, укладывая обратно в постель. Оглядывая себя, она увидела серебристое платье, сотканное из чешуи тысячи рыб.

В окне возникла ее мать, бросила сквозь стекло второе обручальное кольцо.

– Колдовство, – сказала она. – Попробуй.

Шейла поймала его и надела на палец. Поднялась над Морисом, скопившийся воздух раздул складки юбки, как лепестки. Она пустила реку мочи на голову Мориса, вылила целый поток на Мерси, смывая все вокруг.

Брыкнувшая нога Шейлы разбудила Мориса. Занятый деталями ее улыбки, он представлял себе булавочные прыщики краски, видя каждый мазок кисти. На картине Шейла стояла на балконе, прислонясь к перилам, глядя в небо. Любой, взглянув на губы, сказал бы: «Да, точно. Именно так она в том году улыбалась – если это можно назвать улыбкой».

Ничего удивительного. Морис не одну неделю просматривал энциклопедии, учебники, руководства по пластической хирургии, медицинские журналы.

– Да, – сказала библиотекарша, – я вам много чего могу показать.

Вид у нее был тоскливый, она так и стремилась помочь. Неужели в Мерси никто не читает? Неужели никто не хочет сделать другую карьеру, найти другое место для переезда, хоть как-нибудь выбраться из быстро хиреющего родного города? Разве никто не видит, что он умирает?

Морис часами сидел в библиотеке. Изучил зигоматикус, связывающий скулы Шейлы с углами губ. Некоторые считают зигоматикус самой главной мышцей в человеческом теле – если она недостаточно разработана, могут возникнуть физические и психические проблемы. В скуловых мышцах нет ничего смешного. Он узнал, что не менее важную роль играют нижнелатеральные парные круглые пальпебралии, которые морщат глаза Шейлы в улыбке. Получил прекрасное представление о физических недостатках, порожденных нижнелатеральными парными круглыми пальпебралиями, больше известными как «гусиные лапки». Знал теперь, что зигоматикус не имеет никакого значения без нижнелатеральных парных круговых пальпебралий. И что также нельзя забывать о назальных, парных алярных мышцах, менталисе, платизме, орбикулярис орис и букцинаторе. Ничего нельзя игнорировать.

Он провел и другие, тайные изыскания. Из журнала Американской академии пластической и восстановительной хирургии ему стало известно, что «при деформации средней трети лица, области щек, возникновении глубоких складок от крыльев носа до углов губ иногда требуется техника более глубокой подтяжки. Вкупе со многими процедурами подтяжки в целях удаления лишних жировых подкожных отложений применяется липосакция. Химический пилинг или лазерное восстановление кожи наносят «заключительный штрих» после подтяжки лица, устраняя поверхностные морщины и сглаживая общую текстуру кожи».

– Даже тебе не следует думать об этом, – сказал Иона. – Нож хирурга глубже не проникнет.

Наконец, вновь заснув, он рассматривал во сне фотоальбомы, напомнившие, что улыбка Шейлы претерпевает много изменений. Сначала образует перевернутую букву «V». Потом растягивается в перевернутую букву «W». Потом еще шире – в линию с двумя бугорками. Потом бугорки уплотняются, морщатся в складку, как при поцелуе. Кажется, будто губы дуются двадцать четыре часа в сутки. С приближением среднего возраста пухлость тает, опять превращаясь в перевернутую букву «W». Углы губ опускаются. Улыбка выражает сложное сочетание растерянности и огорчения, как в тот момент, когда она предупреждала его, держа в руках игрушки: «Не старайся выкупить время, проведенное без меня».

Морис снова проснулся в половине четвертого пополудни и снова постарался заснуть. Вскоре на альфа-волнах приплыли другие видения, прилив вольных ассоциаций.

Улыбка Шейлы – разлом Сан-Андреас, предсказать ничего невозможно. Как Льюис и Кларк, она совершает опасные долгие путешествия. Как Альберт Эйнштейн, сохраняет уверенность в том, что весь мир отвергает. Как наука, предпочитает свои основания. Как «Гинденбург»1, то парит, то горит.