Настроение публики было ему не по душе. Благополучие и большие деньги порой делают людей неуправляемыми. Те ищут приключений на свою голову и вовлекают в эту опасную орбиту других. Им все нипочем.

– Не нравится мне это…

– Ты о чем? – улыбнулась Катя.

– Кто такой Генрих? На бизнесмена он не похож, на мажора тоже.

Чутье бывшего опера подсказывало Лаврову, что зреет беда. Что-то в самой атмосфере зала, в возбужденных возгласах гостей, в надрыве, с которым Дора обращалась с женихом, настораживало его. Он пробежался взглядом по лицам присутствующих. Жаль, что он не умеет читать их мысли, как Глория. Впрочем, когда людей много в замкнутом пространстве, легко спутать, кто о чем думает. Это густой суп из обрывков фраз и образов.

Вон та блондинка в платье с декольте до пупка явно расстроена. Вероятно, тот, кого она надеялась здесь встретить, не пришел. Вон тот молодой человек озабочен, где бы раздобыть дозу. Вон та накрашенная дама бальзаковского возраста завидует юной девушке с тонкой талией и свежей кожей. Господин с брюшком в распаленном воображении раздевает спутницу своего соседа…

Один мужчина привлек внимание Лаврова демонической внешностью. У него были волнистые черные волосы, выразительные черты и высокий лоб. Костюм сидел на нем как влитой. Развернувшись вполоборота, он широкой грудью загораживал свою даму.

– Кто это стоит там, у колонны?

– Где? – вытянула шею Катя. – А! Знаю… господин Красовский. Таинственная личность. Никому доподлинно неизвестно, как он зарабатывает деньги. Иногда занимается биржевыми спекуляциями. Женат. Живет уединенно, закрыто. Что еще?.. Пользуется успехом у женщин, но относится к ним равнодушно. Ко всем, кроме жены. Везде появляется только с ней… либо один. О нем ходят разные слухи.

– Какие?

– Мне не хочется сплетничать.

– Барышня рядом с ним – его жена?

– Да, кажется. Мне не видно. Она намного моложе… красавица, но умом не блещет. Молчунья. Красовскому такая и нужна. Говорят, они обожают друг друга.

Между тем Дора взобралась на эстраду, потеснив музыкантов. Пианист сидел за роялем и с веселым недоумением наблюдал за ней. Скрипач стоял, опустив скрипку и смычок. Лысый паренек с саксофоном попятился.

Генрих выглядел поникшим и бледным. Он смахивал со лба испарину и качался, как пьяный. Дора выставила его на всеобщее обозрение. Никто не понимал, зачем она вытащила жениха на сцену.

– Давай, Дора! Зажги! – кричали ей из-за столиков.

– Музыку! – потребовала она.

Генрих с радостью убежал бы прочь, не держи она его за руку. Он был словно не в себе. Дора, одурманенная абсентом, собиралась раздеться и станцевать с ним брачный танец. Это было в ее духе.

Пианист приготовился. Скрипач потрогал струны смычком, раздалось несколько жалобных звуков. Скрипка постанывала от нетерпения. Лысый поднес мундштук саксофона к губам. Зал стих в преддверии небывалого развлечения. Когда стриптиз показывает девушка из высшего общества, это не то же самое, что танец профессионалок.

– От Доры можно ожидать чего угодно, – обронила Катя. – Не жалеешь, что пришел со мной?

– Нет, – прошептал Лавров.

Генрих побледнел от избытка чувств, он чудом держался на ногах. Дора приподняла подол платья и вызвала этим плотоядный вздох в зале.

– Неужели, ее никто не остановит? – раздалось у Лаврова за спиной. – Она же пьяна!

Он не успел повернуться, потому что в тот же миг скрипач взмахнул смычком, пианист коснулся клавиш, протяжно запел саксофон, Дора начала танец и выпустила руку Генриха. Тот дернулся, будто пронзенный электрическим разрядом, и с грохотом рухнул вниз…

Скрипнула дверь, и в коридоре показался человек, который проводил отбор девушек для своего шоу.

– Много вас еще?

Я вскочила. Меня охватило радостное возбуждение, будто перед Новым годом. К слову, я всего пару раз в жизни получала от Деда Мороза конфеты в нарядной упаковке, и те у меня отбирали братья.

Я низко опустила голову, боясь, что меня прогонят, да еще вдобавок отругают. Но красивые кожаные туфли приблизились и замерли рядом с моими рваными кроссовками.

– Ну, чего испугалась? – строго произнес мужской голос.

Я ничего не смогла выдавить. Губы онемели, язык прилип к нёбу, ладони вспотели, а в горле образовался комок. Я смотрела на туфли и молчала.

– Как тебя зовут? – спросил мужчина. – Не бойся, говори.

По моему нескладному телу прокатилась дрожь. Что это был за голос! Бархатный, с нотками удивления и довольства. Привыкшая к брани и хмельным крикам, я была поражена и очарована.

– Инна! Инна! – раздалось с разных сторон. – Ее зовут Инна!

– Уродина! – вставил кто-то из моих конкуренток.

– Чучело!

– Кто это сказал? – рассердился мужчина.

Собравшиеся в коридоре девчонки притихли. Никто не признался. Мужчина протянул руку и коснулся моего подбородка. По моим щекам текли слезы. Казалось, я разучилась обижаться. Меня столько раз обзывали, оскорбляли и дразнили, что я перестала реагировать. Мне было все равно. Но в этот миг во мне проснулось чувство собственного достоинства.

Мужчина опустил руку, и я мельком увидела перстень на его пальце. Это был черный камень в золотой оправе, совершенно круглый и гладкий. Гораздо позже мне стало известно, что такая огранка называется кабошон.

Перстень заворожил меня. Я чуть не потеряла сознание.

– Что с тобой? – воскликнул мужчина, когда я начала оседать на пол.

Он подхватил меня на руки и понес. В моей голове зашумело, последнее, что я услышала, были фразы:

– Она, наверное, хлебнула для смелости…

– Нанюхалась…

Меня поглотила тьма, прорезываемая странными звуками. В нос ударил резкий неприятный запах.

– Нашатырь подействовал, – произнес кто-то надо мной. – Она пришла в себя.

– Что это было, доктор?

– Глубокий обморок. Вероятно, от голода. Видите, какая она худышка? Кожа и кости. Она из неблагополучной семьи. Мать – горькая пьяница. Ее давно пора лишить родительских прав. У нее на уме только водка.

– Где они живут? Могу я поговорить с ее матерью?

– Не советую. Это конченая алкоголичка. С утра до вечера не просыхает. Вишь, до чего довела девчонку? Я бы таких…

Доктор не договорил и махнул рукой.

– Надо отвезти ее домой, – произнес обладатель перстня.