жених – санитар в психбольнице ее нисколько бы не смутил. За ее глупости, которые она иногда «выдавала», группа прозвала ее «Зиной», вот только сама она об этом не догадывалась и, когда ее спрашивали: «Насть, скажи, что Зина – тупая», она кивала и всецело поддерживала общее мнение.

16.10.

После недолгих раздумий я приступила к очередному знакомству с историей болезни Германа. Поймав себя на мысли, что мне это не нужно, поскольку все, что было написано до моего появления – неверно и бесполезно, я захлопнула все папки и открыла его новую тетрадь. Я решила назначить ему обычные седативные средства, чтобы они уменьшили его тревожность и агрессию, а также витамины группы В для поддержания иммунитета и снятия стресса. В конце концов, такие «легкие» препараты еще никому не вредили: ни здоровым, ни больным.

Закрыв историю болезни, я взяла листок с номером Насти, свой телефон, блокнот и ручку.

В палате №8, где лежал мой подопечный, находился Ваня. Я отдала ему бумажку, сказала пару слов о своей однокурснице и отправилась в кабинет главврача.

Он стоял возле стеллажа и перебирал стопку папок.

Я постучала и, когда он меня пригласил, вошла внутрь. Он указал мне на стул. Я села.

– Как обстоят дела? – поинтересовался он.

– Для первого дня, очень даже хорошо, – ответила я. – Контакт с пациентом налажен. Агрессию в мой адрес он не проявляет.

– Значит, Вас все устраивает?

– Более чем.

– Значит, будете приходить сюда с понедельника по пятницу к девяти утра, а уходить в шесть. Питание за счет клиники, как сотрудника. Характеристика развернутого типа в личное дело для Вашего института.

– Благодарю. Можно вопрос?

– Спрашивайте.

– Почему Вы решились на такой эксперимент, где в роли врача предстает студентка?

– Вы не представляете, как мы все устали от Вашего пациента. Избавьте нас от него. Конечно, желательно, с положительным исходом. Кстати, что Вы решили с диагнозом и лечением?

– Все-таки я больше склоняюсь к онейроидному синдрому, но пока специфическое лечение назначать не стала. Проведу профилактическую терапию.

– Без транквилизаторов?

– Я решила отказаться от них.

– Смело. Не боитесь «синдрома отмены»?

– Нет. Я ознакомилась с препаратами, которые ему назначали. При отказе от них – его не бывает.

– Я бы Вам уже дал диплом врача.

– Со справочной литературой все мы – врачи.

– В любом случае, Вы – его последняя надежда.

– Николай Васильевич, а что с ним будет, если у меня не получится?

– Сначала электросудорожная терапия…

– А если не поможет?

– Давайте будем надеяться, что у Вас все получится.

Я улыбнулась и вышла из кабинета. Комок подступил к горлу, я спустилась на первый этаж, встала под лестницей, бросив блокнот и ручку на пол и, сунув телефон в карман, зажала рот рукой и сползла по стене. Я плакала. Я! Сангвиник! Экстраверт! Плакала!

Я не могла себе представить, что мне делать с Германом, как его лечить. Я должна была казаться сильной, но я сломалась в первый же день. Причиной этому был не пациент, а я сама.

Перевоспитать кого бы то ни было – невозможно, а вылечить от психического заболевания – еще труднее.

Я слышала шаги Вани по коридору, когда он вышел из палаты. Я тихо с заплаканными глазами прокралась в комнату №8. Мой подопечный внимательно следил за каждым моим движением.

Я села на край его кровати и взяла в ладони его пальцы. Он слегка вздрогнул и снова посмотрел на меня.

– Можно задать тебе вопрос? – спросила, всхлипывая и вытирая слезу с щеки, я.

Он улыбнулся мне в ответ.

– Конечно, – продолжала я, – он может показаться тебе глупым… Ты ведь в курсе, что мне снилось сегодня днем?

Герман снова улыбнулся, а потом подозрительно прищурился.

– Не смотри на меня так. Я действительно хочу тебе помочь. Вот, только, не знаю, как. Тебя все пытались затравить лекарствами и это не помогало. Я не хочу причинять тебе вред…

Я замолчала, посмотрела на него, отвернулась и заплакала. Он сжал мою ладонь, и я почувствовала слабую боль. В сердце что-то замерло и защемило. Я испугалась, но потом, взглянув в его глаза, я поняла, что он пытается меня поддержать. От него веяло добром и свежестью. В этот момент я не могла бы себе представить, что этот человек когда-то душил медсестру, проявлял агрессию к окружающим. Мне вдруг стало так спокойно, что я вовсе забыла о времени.

– Спасибо за понимание… – улыбнулась я и попыталась встать с кровати.

Он сжал чуть сильнее мою ладонь, и я поняла, что вырваться из этих цепких лап будет непросто

– Ты не хочешь, чтобы я уходила? – спросила у него я.

Он улыбнулся в ответ и тоскливо посмотрел на меня. Его взгляд пробрал меня до костей. Он, казалось, видит всю мою душу. Впрочем, он ее видел в нашем общем сне.

– Ты ведь не причинишь мне зла? – почему-то выдала я.

Он отрицательно покачал головой. Как я узнала потом (от него самого) это был первый раз за последние двадцать лет, когда он ответил на чей-то вопрос.

В коридоре раздались шаги. Они приближались к двери и остановились возле нее. В палате показался Ваня. Он в ужасе взглянул на меня и Германа.

– Яна, ты слишком рискуешь! – заметил он.

– Нет, – ответила я и, свободно подняв руку, встала с кровати.

– В шесть будет ужин. Пойдешь?

– Ради него? – я посмотрела на пациента. – Пойду.

Ужинать здесь я не собиралась. Дома меня ждал в холодильнике обезжиренный йогурт. Я хотела накормить Германа, отвезти его в палату и закончить на этом свой первый рабочий день.

Ваня пожал плечами и вышел из палаты, оставив меня наедине с моим подопечным. Я снова села на край кровати.

– Ты во сне сказал, что, если у меня появятся вопросы, то я снова могу прийти в твой мир.

Он улыбнулся мне и раскрыл свою теплую ладонь. Я дала ему свою руку, и он, зажмурив глаза, стал прощупывать каждую косточку запястья, затем пястья, а после – фаланги пальцев.

В этот момент я поняла, чего ему не хватает. Он хотел тепла. Простого человеческого тепла. В своем мире он мог создать многое, но тепло, передающееся от тела к телу – этого вообразить он не мог.

17.29.

Я поднялась в свой кабинет и начала собираться домой. Я засунула в сумку стационарные дневники по его поведению, свой блокнот, справочник и телефон.

Минут через пятнадцать за мной зашел Ваня, и мы вместе спустились в столовую, где в кресле-каталке сидел Герман. Я подошла к