– Нет, это ужасно. Этому нет оправдания. Но насчет его чувств – не знаю. Может, он и правда в них верил, когда признавался…

– Ну да, конечно! Говнюк он, вот кто. Как и все мужики. И точка.

Категорично и окончательно.

– Хотя я еще успею спастись. Больше не намерена позволять всяким придуркам причинять мне боль. Хватит, наигралась. Хочется уважения, ясно? Уважения…

– Молодец! – верит ли она сама в то, что говорит?.. Бьянка невольно улыбается.

– Хотя, похоже, есть вероятность, что этот… – Она безуспешно пытается подобрать слово, – в общем, этот тип, наверное, самый классический пример говнюка. И уж от него никто не спасется.

– Пример… кого?

– Говнюка. Да-да, упрямой сволочи, которая способна выставить тебя полной дурой и втоптать в грязь по полной. От таких, как он, надо бы придумать вакцину и прививать всех девочек, чтобы никто не попал к нему в ловушку.

Бьянка смеется – до Себы у нее почти не было парней. Хотя с таким типом мужчин она встречалась и до сих пор отлично их помнит.

– Это точно, Би… Тот, кто придумает противоядие от говнюков, достоин нобелевки! Но хватит обо мне… Как у вас с Себой?

– Ничего, подружка, хотя его вечно нет.

– Тоже мне, новость, – саркастически парирует Диана.

– Он обещал, что сегодня мы вместе поужинаем, а вместо этого завис на работе, а я тут сижу дома, как гусыня, и жду его…

– И когда он только изменится?

– Думаю, никогда, но меня это устраивает, я не хочу его менять.

– Боже мой, дорогуша, ну какая ты молодец! Не знаю, как только ты терпишь такое к себе отношение, учитывая, сколько ты делаешь для поместья и его завода.

В ее тоне звучит плохо скрываемая враждебность. Диана никогда не любила Себастьяно. Когда Бьянка приняла решение отказаться ради него от карьеры, она всеми силами старалась заставить ее передумать.

– Если останешься здесь, ты совершишь огромную ошибку! Если он и правда тебя любит, то должен дать тебе свободу, позволить следовать за мечтой, и ты должна дать ему это понять!

И она так и не отступилась от своих слов, хотя со временем, похоже, поняла, что Бьянка сделала правильный выбор. Броситься в объятия Себастьяно было спонтанным решением, естественным поворотом судьбы: этот человек, старше ее на одиннадцать лет, мог дать ей тепло, защиту и уверенность в завтрашнем дне, которых ей так не хватало. Ведь расти без матери нелегко, помнить ее такой, какой она осталась в сердце с самого детства, видеть только на фотографиях и в поблекших воспоминаниях – своих и чужих. Даже если отец готов на все, чтобы облегчить боль утраты.

– Диана, ты несправедлива к Себе! Вовсе он мной не пренебрегает. Просто это нелегко – тащить такую огромную компанию. Он взвалил на свои плечи такую ношу, это нужно понимать. Но он дает мне все, что нужно.

– Ну, раз ты так говоришь… Но как он может все еще тебе нравиться, после стольких лет? Ты заслуживаешь большего… Ты ведь красавица, во всех смыслах. Смотри, какая у тебя талия – а у него уже животик и совсем нет волос!

Она злобно хихикает. Диана беспощадна к нему, всегда говорит то, что думает. Знает, что Бьянка не обижается. К несчастью, она любит даже его жирок на животе, а его бритая голова кажется ей сексуальной – так его зеленые глаза кажутся больше.

– Слушай, а почему бы нам, вместо того чтобы перемывать косточки Себе, не пойти куда-нибудь поужинать?

– Я за!

– Что скажешь насчет крутейшего японского ресторана – недавно открылся по дороге в Венецию?

– Отлично! Себа нас туда все равно никогда не отвезет, он ненавидит суши… – снова в ход пошли шпильки. Бьянка не комментирует.

– Во сколько за тобой заехать?

– Я только немножко припудрю носик – минут через пятнадцать буду готова.

– Дорогуша, не торопись, я еще сама не переоделась после танцев.

– Понятно, – фыркает та. – Тогда давай через час. Знаю, сколько ты можешь провозиться.

– Заеду в девять.

– Жду.

Она щелкает пальцами, как всегда, когда спешит. При Себе этого лучше не делать – его бесит этот звук, но она ничего не может с собой поделать. Открыв на полную мощь горячую воду, она набирает чугунную ванну, снимает джинсы и майку. Затем подставляет руку под струю и, обжегшись, пытается отрегулировать температуру. Этот великолепный предмет интерьера начала двадцатого века остался от прежней обстановки поместья. Себа настоял на том, чтобы лично отреставрировать ее. В этот самый момент она слышит сзади приближающиеся шаги. Не успевает она повернуться, как сильные руки обнимают ее со спины. Ноздри наполняет его неповторимый терпкий аромат, и вот уже ее тело томится в его сладостном плену.

– Себа, что ты здесь делаешь?! – Бьянка поворачивается и смотрит ему в глаза. – Разве ты не должен был быть на работе?

– Так и есть, уже убегаю. – Себастьяно сжимает руками ее попку. – Просто, когда я услышал твой голос, во мне вдруг проснулось такое желание…

Он крепко целует ее в основание шеи, проводит языком, поднимается к уху, страстно и решительно. Его борода слегка щекочет ей лицо, она чувствует, как по всему телу разбегаются мурашки. Себа не отступает. Он крепко целует ее, одновременно расстегивая ремень и вынимая его, твердый и настойчивый. Он хочет взять ее прямо здесь, немедленно, стоя, прижав к стене ванной, быстро, как лопасти в дистилляционном кубе перемалывают виноградную мякость. Она даже не пытается сопротивляться – знает, что битва уже проиграна; только обхватывает ногами его бедра, руками – его бычью шею и позволяет этой безудержной силе захватить себя. Кажется, будто Себа не занимался этим уже месяц, хотя на самом деле секс у них был прошлой ночью. Хотя, конечно, как всегда, на бегу – таков уж он, переходит сразу к делу, предварительные ласки его не интересуют.

Тем временем Себастьяно проникает внутрь ее, притягивает к себе, сжимая ягодицы, двигает вверх и вниз, продолжая ласкать языком шею. Она начинает что-то чувствовать, но для истинного наслаждения нужно время, которого как раз сейчас и не хватает, потому что он уже кончает. Последний толчок, он проникает до самого дна – и выходит. Спальня оглашается сдавленным хриплым криком.

– Боже, как я тебя люблю! – Себастьяно крепко целует ее в лоб, одновременно застегивая брюки.

Одна рука скользит туда, в ее разгоряченную и пока не удовлетворенную промежность, он щиплет ее:

– Моя картошечка… Красавица! – Потом он с минуту смотрит ей в глаза и принимается вылизывать щеки. – Красавица, красавица, красавица! – последним поцелуем он запечатывает ей рот.

Бьянка улыбается ему, легонько встряхивая головой.

– Поговорим, когда вернешься, ладно?

Он берет ее руку и прикладывает к брюкам: под ними он все еще твердый.