– «Тогда мы идем к вам!» – объявил Алешка и пошел ко мне. – Ты вот тут, Дим, – с укором заявил, – ничего не делаешь, только учишься, а вот я целый грузовик наволочек перетаскал на пятый этаж. Пешком.

– А зачем нам столько наволочек?

Алешка ответил не сразу – дождался, пока мимо, топоча и ржа, промчится стадо первоклашек, и сказал:

– Нашей школе угрожает опасность.

Удивил. Там, где собирается в кучку больше трех пацанов, там всегда возникает опасность. А уж когда их тысяча!.. Тысяча опасностей.

– Зря смеешься, Дим, – грустно укорил меня Алешка. – Школу хочут взорвать.

– Хотят, – поправил я. И этому тоже не удивился. Сколько раз уже пытались. Как контрольная в седьмых классах, сразу в милицию звонок. И никаких контрольных.

– Дим, – серьезно сказал Алешка. – Нужно проверить одно дело. Ты мне поможешь. И тебя потом тоже повесят на «Нашу гордость». Ну, не тебя, конечно, целиком, а твою фотографию. Обязательно повесят!

– Надеюсь, не посмертно? – усмехнулся я.

– Я тоже на это надеюсь. Достань мне ключи от чердака.

Да, это задачка. Всеми ключами в нашей школе командуют два человека – охранник Костя и наш завхоз, он же трудовик – учитель по трудовому воспитанию нашего неуправляемого контингента. Как говорит директор-полковник. Ну, с охранником не договоришься, а вот Блин-картошка – человек простодушный и доверчивый. Вроде меня.

У него в подвальной каморке, точь-в-точь как у папы Карло, вместо нарисованного очага висела рама от картины. Сама картина не сохранилась (это было живописное полотно под названием «Учащиеся седьмого класса на уборке урожая черешни в Краснодарском крае»), но в нее были вбиты гвоздики, на которых висели ключи. А над каждым ключом – указующая бирка. «Каб. дир.», «Каб. зав.», «Спортзал», «Учит.» и так далее до «Подв.» и «Чер.». Подвал и чердак, значит.

Ключи наш Блин-картошка выдавал под роспись в толстой тетради. «Ключ взял – ключ сдал». И надеяться, что он, в свете последних требований по борьбе с терроризмом, добровольно выдаст ключи от чердака, – это большая наивность. От которой мы давно уже избавились.

Остается простая военная хитрость. На грани кражи. Впрочем, если что-то взял без спроса и вернул (тоже без спроса) – это уже не кража. Так в Уголовном кодексе написано. И наказание за это не воспоследует. Если, конечно, ты этим чем-то не успел что-то натворить.

Короче говоря, я сбежал в подвал и постучался в дверь каморки. За дверью слышались грустные звуки флейты. Блин-картошка, учитель по труду, мечтал быть учителем пения. Но для этого ему не хватало специального образования. И потому мелодии из его флейты выходили робкие и печальные.

Сейчас он тоже готовился к выступлению на торжествах во имя Дня нашей школы.

– Можно, Иван Кузьмич? – спросил я, входя в каморку.

Блин-картошка отнял от губ флейту, положил ее на верстак.

– Знаешь, Дим, что я сейчас играл? – задушевно спросил он.

– Наверное, полонез. Который Огиньски. – Угадать было нетрудно. Ничего другого Блин-картошка играть не умел.

– Ты молодец, глубоко изучил мировую музыкальную культуру, – похвалил меня флейтист с трудовым уклоном.

– И вы тоже, – похвалил я его. Кукушка с петухом. – Иван Кузьмич, меня Анна Петровна прислала за ключом.

– Сними, распишись, – он снова приложил флейту к губам. – Не потеряй, блин-картошка. А то ухи оторву.

– Что вы, Иван Кузьмич!

– Да, ты мальчик аккуратный. Давай я тебе сыграю. Твой любимый полонез.

– В другой раз, Иван Кузьмич, – одной рукой я снял с гвоздика ключ от кабинета физики, а другой – от чердака. – Анна Петровна ждет.

Я расписался в тетради и выскочил за дверь. Успев краем глаза заметить, что из двери, за которой занимались наши химики-подпольщики, тянется струйкой вонючий дымок. Уж если кто и взорвет нашу школу, так это они – алхимики!

Перед последним уроком мы с Алешкой пробрались на чердак. Включили свет.

Здесь было здорово. Пыльно, все завалено старым школьным имуществом. Со следами деятельности наших предшественников. Три дырявых глобуса – будто ими в футбол играли, старые учебники, макет доменной печи в разрезе, доска из линолеума, на которой сохранилась историческая надпись мелом: «Ирка – дура!» Бродя меж этих остатков, мы вдруг шарахнулись, наткнувшись на останки – в углу стоял почти полный скелет со школьной форменной фуражкой на голом черепе. Такие фуражки носили наши отцы и деды.

– Пригодится, – сказал Алешка про скелет и шмыгнул в сторону: – А вот и он! Так я и знал!

В дальнем углу стоял, прислонившись к стене, еще один стенд. Но далеко не «Наша гордость». Совсем наоборот. Стенд назывался «Им стыдно!».

Под таким убийственным заголовком располагались еще три: «Прогульщики», «Двоечники», «Хулиганы». И под каждой надписью – колонка соответствующих фотографий учеников с сияющими лицами.

Алешка почему-то стал очень внимательно их рассматривать. Потом вдруг хихикнул и сказал:

– Обрадовать тебя, Дим?

– Попробуй, – буркнул я. – Только побыстрей. – Я уже волновался – скоро надо ключи возвращать.

– У нас с тобой, Дим, три папы!

– Куда нам столько! – успел я машинально среагировать. И сказал по существу: – Отставить глупости!

– Полюбуйся, – произнес Алешка. – Он теперь у нас в руках! Смотри! – и Алешка ткнул пальцем в фотографию под надписью «Прогульщики».

Это был наш папа!

– А это кто? – и Алешка показал на вторую колонку. – Этот двоечник – тоже наш папочка!

– И хулиган есть? – обрадовался я.

– А как же! Вот он! Только уже постарше.

Да, на этом стенде был запечатлен весь творческий путь нашего безупречного полковника милиции: прогульщик, двоечник, хулиган.

И тут я сообразил, почему наш полковник-директор распорядился в первый же свой день в нашей школе отправить этот стенд на чердак. Во-первых, это непедагогично, а во-вторых, чтобы мы не брали плохие примеры с хороших родителей.

Алешка это открытие совершил, так сказать, попутно. Еще пошарив глазами по стенду, он, что-то прошептав, содрал с него одну из фотографий и сунул ее в карман.

– Все, – проговорил он. – Пошли, Дим. Он у нас в руках!

– Кто? Папа?

– И папа тоже.

Я благополучно вернул и те, и другие ключи на место. Прослушал грустный полонез, и мы пошли домой.

Алешка шел весело – будто весь свой рюкзачок пятерками набил. Он всю дорогу подпрыгивал, то срывал листок с дерева, то гнал перед собой с оглушительным дребезгом пустую банку из-под пива и даже полаял на собачонку, которая брехала на нас со своего балкона.