Но Диего, кажется, в самом деле находил их развлечения приятными и ничего не желал взамен. Он плескался в джакузи и позволял ласкать себя так легкомысленно и простодушно, что Мэлколму всякий раз удавалось полностью расслабиться и не испытывать ни малейшего стыда или неудобства. А ведь для человека его поколения эти неприятные ощущения были почти неизбежными. Два года назад он развелся с женой, родившей ему отличных сыновей и уже много лет не покидавшей семейное ранчо, и теперь мог чувствовать себя совершенно свободным. Но это редко ему удавалось, вот разве что в последнее время с Диего. Так с благодарностью думал Мэлколм, вытираясь после ванны, а парень тем временем что-то весело насвистывал, облачаясь в свой черный костюм.

– Диего, – окликнул его председатель. Тот обернулся, приподняв бровь. Все-таки мимика у этих испанских ребят вполне способна заменять слова.

– Когда я тебе позвонил, ты заметил на комоде ангелочка с яйцом?

– Да. Пополнение коллекции?

– Нет. Подарок.

– Кто-то подарил вам яйцо Фаберже? Наверняка он обязан вам чем-то серьезным.

– Подарок для тебя, Диего.

Официант застыл, не понимая, как ему реагировать. Но Мэлколм принял решение. В конце концов, и сейчас он всего лишь делал то, что мог и хотел. «Гори в аду, Арманд», – подумал он во второй раз за день, но уже скорее шутливо. И снял телефонную трубку.

– Знаешь, Джеймс, – сказал он Майклзу вместо приветствия. – Я тут подумал… Давай все же поставим этот текст Бакстайна. В целом там все правда. Я только предложу пару правок. И бонус ему все равно выплатим, как я обещал.

Москва, 20 марта 2013 года

– Вот у этого в хорошем смысле пидараса по имени Диего я и купил яйцо, – закончил свою историю Александр Иосифович Винник.

Штарк перевел взгляд с лица рассказчика на фигурку херувима, катящего двухколесную повозку с яйцом. Теперь ему в веселой рожице ангелочка виделся какой-то гомосексуальный намек, хотя Штарк вовсе не был гомофобом и инстинктивно поморщился при слове «пидарас».

– Как вы его нашли, этого Диего? – спросил Иван.

– Оказывается, вы и без нас можете проводить сложные расследования, – заметил Молинари.

– Особенного расследования не понадобилось, – пожал плечами Винник. – Просто мне попала в руки книга Мэлколма Форбса о коллекционировании. Я заинтересовался этим персонажем, попросил собрать о нем информацию, и мне принесли статью – как я понял, знаменитую – из какого-то журнала для геев. Там описывались его… повадки. Я и подумал, что если он развлекался с мальчиками в офисе, то не мог не одаривать своих любимчиков чем-нибудь интересным. Такую ерунду умеют выяснять и наши ребята из СБ, это их профессия. На самом деле мне просто повезло. С другой стороны, я теперь точно знаю: если предмет пропал не больше ста лет назад, его историю можно проследить от начала до конца, и он найдется. Революции, войны, смены режимов – все это чепуха. Начало двадцатого века – это вам не Средневековье, все ходы уже записывались, каждое действие оставляло бумажный след. Так что я в вас верю. Вы ведь как раз по части исчезнувших произведений искусства?

– Украденных в основном, – уточнил Молинари. – Поиск в архивах – не совсем то, чем мы занимаемся профессионально. По крайней мере, я.

Штарк снял очки и сердито покосился на партнера. Он что, хочет отказаться от заказа?

– На самом деле мы, конечно, делаем то, что потребуется, чтобы найти предмет, – продолжал Молинари, задумчиво почесывая в затылке. – Но могу я все же спросить вас, зачем вам эти яйца? Дело в том, что это очень сложный заказ, и…

– И вы хотели бы убедиться в серьезности моих намерений? Ну, допустим, я хочу найти яйца из патриотических соображений. Если я их найду, так будет написано в пресс – релизе. Это ведь национальные сокровища.

В эту минуту Штарк явственно представил себе двадцатилетнего фарцовщика Саню Винника. Наверняка, когда Иван мечтал о Свердловском художественном училище, юный Санек, пятью годами старше, уже «утюжил» по ленинградским гостиницам – скупал всякие кажущиеся теперь глупыми «ценности» у иностранцев, менял им валюту не по официальному курсу – 56 копеек за доллар, а по реальному – рубль… Патриотические соображения?

– А что, Вексельбергу в 2004 году очень помог имидж патриота, – продолжал Винник, видя скепсис партнеров. – Он и заплатил-то за яйца семьи Форбс какие-то сто двадцать миллионов долларов, зато за ним не только прокуратура не пришла, но и ко всяким ин – но – вациям он теперь пристроен. – «Инновации» прозвучали у Винника с явной издевкой; не снижая градуса иронии, он продолжал: – Но вам я скажу правду. Я действительно хочу привезти эти яйца в Россию и выставить их здесь, в отличие от Вексельберга, который спрятал свои в швейцарский сейф. Но мотивация у меня другая. Я азартный человек. В моем бизнесе это очень вредно, и я всю жизнь старался сдерживаться, чтобы никто не сделал из меня клоуна. Но тут не бизнес, а охота. И очень хорошо структурированная задача. Я буду искать эти яйца вместе с вами. Думаю, вам надо с самого начала понимать, что в этом предприятии у вас есть третий партнер. Я не дурак, у меня имеются кое-какие возможности, так что я вам не помешаю, а, наоборот, пригожусь.

– У нас маленькая фирма, – сказал Молинари, упрямо встряхнув головой на бычьей шее. – Я предпочитаю партнеров, с которыми уже побывал в каких-то переделках.

– Я думаю, мы сможем обсудить твое участие по ходу дела, – перебил друга Штарк. Винник снова понимающе улыбнулся.

– Я хочу предложить вам очень хорошие условия, Молинари. За каждое найденное яйцо вы получите четверть его оценочной стоимости. Это по нынешним временам миллионы долларов. Шесть лет назад Ротшильды продали свое яйцо с часами за восемнадцать с половиной миллионов, а оно даже не было императорским. Конечно, если бы вы искали яйца без меня, вы получили бы полную стоимость, это верно. Но я заплачу вам эти деньги, даже если мне придется дорого выкупать яйца у нынешних владельцев, а вам это было бы не по карману. Кроме того, если за первый год поисков мы ничего не найдем, с меня миллион долларов за ваши труды. Что скажете?

– Мы согласны. – Штарк даже опешил, так внезапно Молинари вскочил со стула и протянул Виннику свою жесткую пятерню.

Впрочем, ничего удивительного, тут же подумал Иван. Анечка Ли еще недавно была любовницей человека, которого называли в Москве государевым банкиром. Скучает ли она по прежнему комфорту, раздражает ли ее, что теперь не каждая прихоть мгновенно исполняется молодцами из госларца? Конечно, она говорит Молинари, что все хорошо, что теперь зато она чувствует себя свободной, но может ли он ей до конца поверить? Многие хотят стать миллионерами, но у сыщика к тому же есть на то понятная причина.

– Иван, ты, как я понимаю, тоже согласен? – Винник, не отпуская руку Молинари, смотрел на него скорее весело, чем вопросительно. Штарка уже начинало злить, что клиент принимает всерьез только американца.