— Я полагала, что вы не откажетесь позаниматься со мной дополнительно.

На вечер был назначен ученый совет факультета, на котором предстояло разбираться с бесконечной рутиной, вроде предстоящей аттестации, с перипетиями кафедральной жизни, драматическими последствиями политики прежнего руководства университета и назначением оппонентов для трех новых докторантов.

Когда он затемно вернулся домой, Констанса с Маргаритой поглощали на кухне гамбургеры и макароны с кетчупом, любимое блюдо девчушки. Томаш снял плащ, чмокнул обеих и уселся за стол.

— Опять спагетти и гамбургеры? — спросил он жалобно.

— А чего ты хотел? Она их обожает…

— Спаети хоошо, — заявила Маргарита, с шумом втягивая длинные макаронины. — Шлюп!

Томаш положил себе на тарелку порцию спагетти и гамбургер.

— Ну ладно, — он погладил дочку по жестким черным волосам. — Как дела? Что ты сегодня выучила?

— Пэ а — па, пэ е — пе.

— Опять? Ты ведь давно это знаешь.

— Пэ и — пи, Пэ о — по.

— Видишь? — Профессор повернулся к жене. — Она второй год не может освоить элементарные вещи.

— Девочка не виновата, Томаш. Ты сам решил отдать ее в обычную школу, а там нет специальной программы для таких детей.

— И теперь мы должны наблюдать, как сознание нашего ребенка распадается на части…

— Ты прав, — согласилась Констанса. — Я уже договорилась с директрисой о встрече.

— Пэ у — пу.

Детям с синдромом Дауна трудно запоминать новое, их жизнь протекает по раз и навсегда установленным правилам. Год назад Маргарита пошла в школу, в обычную школу для обычных ребят. Ей посчастливилось попасть в класс к замечательному учителю, имевшему большой опыт работы с больными детьми. Потом чиновники из Министерства образования отчего-то запретили таким педагогам работать в простых школах, одним росчерком пера лишив Маргариту и ее собратьев по несчастью квалифицированных наставников. В результате развитие девочки замедлилось; она забыла чуть ли не все, что выучила за год, почти разучилась читать и писать самые простые слова. Чтобы наверстать упущенное, требовался толковый и человечный учитель, привыкший иметь дело с такими детьми, но найти его было непросто.

Томаш надкусил гамбургер и пригубил «Алентежу». Маргарита расправлялась с десертом, очищенным и разрезанным на дольки яблоком; проглотив последний кусочек, она тотчас же принялась убирать со стола.

— Маргарита, давай позже, ладно?

— Нет, — твердо ответила девочка, с грохотом засовывая тарелки в посудомоечную машину. — Надо мыть, надо мыть!

— Потом помоем.

— Нет, она гьязная, сийно гьязная. Надо мыть.

— Эта малышка однажды откроет посудомоечную фирму, — усмехнулся отец, придерживая свою тарелку, чтобы дочка не забрала и ее.

Чистота была одним из главных пунктиков Маргариты. Стоило девчушке заметить где-нибудь пылинку или пятнышко, и она самоотверженно бросалась на борьбу с грязью. Родители не раз зарекались брать дочь в гости к друзьям; Маргарита наметанным глазом примечала в углу невесомую паутинку и тут же во всеуслышание заявляла, что здесь развели грязищу. Хозяевам, отважившимся пригласить семейство Норонья, приходилось в ожидании гостей устраивать генеральную уборку.

После ужина Маргарита отправилась спать. Отец помог ей почистить зубы и надеть пижаму, уложил в постель и прочел на ночь сказку, на этот раз про кота в сапогах. Когда девочка заснула, родители расположились на диване в гостиной, чтобы обсудить прошедший день.

— Скорее бы суббота, — жалобно проговорила Констанса, глядя в потолок. — Я просто никакая.

Маленькая гостиная была обставлена со вкусом. Стены украшали яркие абстрактные полотна, написанные Констансой еще в бытность студенткой; молочно-белые диваны, расшитые розовыми бутонами, отлично подходили к гардинам и ковру. Но главным украшением комнаты были большие напольные вазы светлого дерева с букетами пышных бело-розовых цветов, окруженных сочными зелеными листьями.

— Как они называются?

— Камелии.

Томаш потянулся к нежным, полупрозрачным лепесткам, предвкушая дивный аромат.

— Никакого запаха, — удивился он.

— Ну конечно, дурачок, — усмехнулась жена. — У камелий и не должно быть запаха.

Констанса обожала цветы. Как ни удивительно, именно это обстоятельство свело их в студенческие годы. Томаша влекли загадки и шарады, ребусы и шифры, символы и тайные знаки. В те времена он зачитывался книжками из «Мира приключений» и детективами из серии «Семь клинков». Чтобы завоевать сердце будущей жены, ему достаточно было посвятить ее в тайны причудливой растительной символики. От него Констанса узнала, что пленницы турецких гаремов тайком отправляли на волю весточки на языке цветов. В 1718 году леди Монтэгю решила возродить забытое искусство и подарила миру флориграфику — сложную знаковую систему, основанную на классической восточной традиции и дополненную образами из античных мифов и европейского фольклора. Мода на язык цветов пришла в девятнадцатом столетии. Тогда же он превратился из набора тайных знаков в изысканный атрибут любовного этикета. К примеру, кавалеру не полагалось говорить даме при первой встрече, что она тронула его сердце; вместо этого он мог подарить своей избраннице букет глициний, символ внезапно вспыхнувшей страсти. Флориграфия вдохновляла художников-прерафаэлитов и определяла фасоны дамских нарядов; в день коронации на королеве Изабелле II была мантия, расшитая ветвями оливы и пшеничными колосьями, символизировавшими мир и процветание. Констанса постигла тайны древней науки в совершенстве, превратившись в единственного в своем роде знатока языка цветов.

— Камелии привезли из Китая, там их очень ценят, — рассказывала она мужу. — В Европе они вошли в моду благодаря Дюма-сыну. «Дама с камелиями» основана на подлинных событиях, прототип главной героини Мадлен дю Плесси — знаменитая парижская куртизанка девятнадцатого века. Бедняжка страдала от аллергии, а у камелий, по счастью, нет запаха, — Констанса бросила на Томаша лукавый взгляд. — Полагаю, тебе известно, кто такие куртизанки.

— Я ведь историк, милая.

— В общем, мадемуазель дю Плесси каждый день прикалывала к платью букетик камелий, белых, если была расположена принимать мужчин, или алых, если природа предписывала ей уклоняться от плотских утех.

— О-о-о! — воскликнул Томаш, дурачась.

— Верди слегка переработал историю дамы с камелиями и написал «Травиату». В опере героине пришлось продать драгоценности и довольствоваться живыми цветами.

— Какой ужас! — закатил глаза Томаш. — Бедняжка. Однако, судя по тому, что ты купила алые камелии, мне сегодня рассчитывать не на что.

— Ты совершенно прав, — вздохнула Констанса. — У меня нет сил.

Томаш внимательно оглядел жену. Констанса сохранила утонченную меланхолическую красоту, пленившую его много лет назад, когда она училась на факультете искусствоведения. Судьбу Томаша, в ту пору изучавшего историю в Новом лиссабонском университете, решил заурядный треп с однокурсниками, один из которых принялся расхваливать цыпочек с искусствоведческого. «Девочки высший сорт, — разглагольствовал Аугусту, нежась на весеннем солнышке и с наслаждением затягиваясь сигаретой. — Такие формы, хоть сейчас на картину. Увидишь одну из этих крошек и больше ни о ком даже думать не можешь».