– Мне принадлежит идея. Будешь ты и буду я. Потом, если хочешь, поедем к цыганам.

– Нет, знаешь, я сейчас не пью. Стараюсь. Работаю тут. Повидаться – да, к цыганам – нет.

– Вычеркиваю, значит, цыган.

– Я думал – меня.

– Тебя – никогда. Значит, так. Встречаемся на «Чеховской» и пьем там кофе, как студентки филфака.

– Только кофе?

– Да, кофе, только кофе и ничего, кроме кофе.

– Значит, кофе на Чеховской?

– На Чеховской. Кофе. Через два часа. Адрес я тебе скину сейчас.

Выпить со старым другом – ха! – по чашечке кофе. Что может быть приятнее и невиннее? Владимир сверился с расписанием: по плану значится «приготовление обеда» и «обед». Ладно. Пообедать, в порядке исключения, можно и в кафе.

Но Стакан все же нечуткий человек. И он туда же: «Средневекаменный!»

Московский Средний Камерный театр, в котором работали Владимир, Стакан и их третий друг, Леха Змеиный, в 1994 году переехал из старого особняка в Трехпрудном переулке в новое здание, расположенное во дворах между улицами Большие и Малые Каменщики. И тут же получил неофициальное название Средний Каменный Театр. Артисты стали звать себя Невольные Каменщики (потому что переехали они не по собственной воле). Постепенно название театра сократилось до Среднекаменного. А злые языки величали его «Средневекаменный», намекая на несколько старомодную режиссуру и предсказуемый выбор постановок. Даже Леха не позволяет себе назвать родной театр «Средневекаменным» – хотя имеет право. Он-то еще в начале двухтысячных поставил два весьма современных спектакля, которые были очень тепло приняты критикой. А Стакан? Он сам, вообще, хоть что-нибудь в состоянии создать или так и будет на протяжении двадцати тысяч серий играть своего Батяню? Да если Капитан захочет восстановить что-нибудь из старого репертуара, да позовет Стакана – тот прибежит, прилетит – и наплевать, что это уже не в моде.

«Средневекаменный»… А ведь когда-то считался прогрессивным. Так ведь и Стакан не сразу Стаканом родился. Был он сперва Степа, потом – Степан Токарев, затем – Степан Петрович. А Стаканом Петровичем он стал уже в Среднем. На театральном капустнике кто-то – вроде бы даже Леха – посвятил ему частушку. Как же это там было? Владимир попытался припомнить и спеть, отстукивая ритм ладонью по стене, и вот что у него вышло:

Тра-та-та-та, чего-то там назвали

Хорошим русским именем Степан

Опять не помню, и опять не помню

Талант твой, многогранный, как стакан.

Так с тех пор и повелось – Стакан Петрович, или просто – Стакан. Всем тогда давали прозвища. Владимир был сначала Ильич с припевом – из-за фамилии с инициалами: В. И. Виленин. Затем – Вивиленин. Позднее – Вивилен. А теперь он сделался просто Вилен. Третий их друг, Алексей Полозов, получил прозвание Змеиная Фамилия, а потом стал просто Леха Змеиный. Хотя ничего змеиного – кроме разве что некоторой холодности, отстраненности – в нем не было. Он словно нес какой-то неудобный груз, нес в одиночку и не хотел никого утруждать.

Стакану очень нравилось придумывать ему все новые и новые прозвания. Ужиков, Гадюкин, Удавичюс, Питонян, Гюрзенко, Анакондыч, Кобринсон, Горыныч-Змеевских – все это Леха. Ну, это давно было. Пора возвращаться в сегодняшний день.

На встречу с другом Владимир оделся так, как одевался обыкновенно для выхода в магазин: старые джинсы, обтрепавшиеся по краям, но прочные и удобные, серый трикотажный джемпер с растянутым воротом, кеды. В последний момент вместо привычной куртки снял с вешалки английское пальто, которое Леха по его заказу привез из Лондона двенадцать лет назад. «Пальто с кедиками носят только хипстеры голимые», – как-то раз заметила дочь. Владимир посмотрел в Интернете значение слова «хипстер», убедился, что это не оскорбление и не синоним к слову «гомосексуалист», и продолжал носить пальто с кедами. Потому что удобно. Хипстеры эти – тоже ведь не дураки, наверное.

Перед самым выходом Владимир почти принудил себя сменить очки на контактные линзы. Нельзя, чтобы глаза отвыкали. Хотя бы два раза в неделю изволь ходить в линзах. А тут как бы и повод. Не по дому же, в самом деле, в них рассекать.

Линзы были новые, какие-то сверхтонкие, Владимир очень скоро о них забыл – и по привычке поправил несколько раз воображаемые очки.

Новые линзы достались ему в качестве компенсации за перенесенные муки. Уже в самом конце прошлого сезона Капитану-главрежу зачем-то понадобилось восстановить «Чайку», которая в Среднем Каменном не шла уже лет восемь, да и прежде не пользовалась успехом у публики, отчего и была снята с репертуара общим решением совета труппы. «Тогда не поняли, тогда был другой момент, а вот сейчас они поймут!» – сверкая глазами, кричал Капитан. Позже выяснилось, что он таким образом хотел проникнуть на некий международный чеховский фестиваль, но ответственное лицо, присутствовавшее в зале от имени фестивальной комиссии, назвало спектакль «не слишком смелым прочтением классики». В качестве примера смелого прочтения был приведен немецкий «Вишневый сад» – там на сцене стояли макеты деревьев, и все персонажи, которых было сложно отличить одного от другого, потому что они были замотаны с головы до ног в одинаковые белые простыни, сидели на ветках, ели вишни и произносили свои реплики в совершенном беспорядке. В особенно драматических моментах артисты плевались косточками в зрителей.

«Несмелое прочтение» восстанавливали впопыхах, срочно вводили молодых артистов на ключевые роли. Владимир, восемь лет назад игравший Тригорина, свою роль вспомнил на удивление быстро (обычно он накрепко забывал о том, что выходило из оборота) и теперь помогал коллегам.

На роль Аркадиной в последний момент назначили довольно молодую нервическую особу с большим сериальным будущим. Сын ее, Треплев, был старше матушки на три года. А Нина Заречная из первого состава годилась ей в матери. Но режиссер сказал – я так вижу, и с ним не спорили.

На премьере, полностью вжившись в роль и дойдя до последней стадии отчаяния от перспективы потерять своего возлюбленного, Аркадина неожиданно отвесила Тригорину полноценную и совсем не сценическую оплеуху, да так, что у Владимира в буквальном смысле зазвенело в ушах, а из левого глаза вылетела линза. До конца спектакля Тригорин был как будто немного не в себе: разница между зрячим и подслеповатым глазом была велика, от этого кружилась голова и все вокруг двоилось. То и дело Владимир зажмуривал ослепший глаз, чтобы сориентироваться в пространстве, от чего казалось, что Тригорин подмигивает публике.

Постоянные зрители отметили этот факт на театральном форуме. «А меня уже артисты узнают. Виленин мне подмигивал все второе действие!» – хвасталась Звездочка98. Менее восторженный завсегдатай, скрывающийся под псевдонимом Каменный Архивариус, отметил: «За прошедшие восемь лет Виленин сделал огромный шаг в понимании своего персонажа: после пощечины, которую дала ему Аркадина, он как будто по-новому посмотрел на мир». В точку попал Архивариус!

Надо отдать справедливость молодой несдержанной артистке: не выходя из образа и побросав букеты прямо за кулисами, она побежала к Владимиру в гримерку – просить прощения. Дважды порывалась упасть на колени (он не позволил), пыталась целовать ему руки (он отстранился), наконец вымолила позволение купить новые линзы взамен загубленных. На том и порешили. Потом Владимир напоил ее горячим сладким чаем, рассказал пару трагикомических историй из театральной практики и отправил домой на такси.