из шатра, то сразу же наткнулись на две небольшие поклажи. Каждый кулек был подписан именем «Лиль» и «Иринь». Мы переглянулись и подняли подарки. В грубых кожаных мешках оказались накидки. Моя — темно-зеленая, с золотой красивой каймой, мягкая на ощупь и легкая. Такую в лесу только портить ветками, да утренней сыростью. У Иринь оказалась совсем иная — синяя, из тонкой шерсти, в которой и летней ночью не жарко, и зимой тепло. В накидке были прорези для рук и удобный капюшон. На моей накидке он тоже был, но шире, а по контуру будто венец вышит. Настоящая красота.

Иринь быстро оглядела поляну и придвинулась ко мне.

— Кто-то просит прощение, — тихо прошептала она.

— Ох, сестра, и как мне быть? Не в лесу же такую красоту носить. А как же не надеть на себя, если знак внимания?

Иринь хлопнула легонько по плечу и сказала:

— Князь — человек неглупый. Раз подарил такую красоту, значит, не жалко. Значит, и правда сожалеет о вчерашнем.

Я кивнула и быстро накинула не себя плащ. Иринь тоже не стала ходить вокруг да около, и надела свой. Так мы и подошли к своим лошадям, нарядные и улыбающиеся. Воины на нас внимания не обращали, занимаясь сборами, Больдо ушел к ручью за водой, поэтому в центре лагеря остался только Василе. Он кинул взгляд в нашу сторону и улыбнулся.

Иринь заговорила первая:

— Спасибо за подарки, княже.

Василе усмехнулся и качнул головой.

— Не меня благодари, княжна. Твой подарок — не моих рук дело. Видать, воздыхатель твой хоть и сильный воин, но имя свое боится раскрывать.

Иринь удивленно распахнула глаза и глянула на меня. Видимо, не ожидала девушка того, что кто-то решит за ней ухаживать тайно. А я вместо благодарности за свой подарок сразу и спросила:

— Княже, так вы знаете кто это?

— Знаю, но то будет тайной, пока сам воин не скажет.

— Но так нельзя же? — расстроено проговорила я. — А ежели человек этот сестре не мил, а она наденет вещь, и будет это ложным знаком симпатии.

Василе нахмурился, пытаясь понять сложность женской души.

— Так это же просто вещь, Лиля. Никто не посчитает, что сестра твоя благоволит. Просто понравившемуся человеку хочется сделать приятное.

— И что же? Мой плащ тоже «просто вещь»? А не просьба извинения?

Иринь как услышала эти слова, так и ущипнула свою прямолинейную сестрицу, но я и вида не подала, гордо вскинув подбородок. Василе нахмурился сильнее, сжал губы, обдумывая сказанное, а потом покачал головой и рассмеялся. И какой же красивый то был смех: низкий, бархатный, добрый. Глаза у князя вспыхнули ярко, весело.

— Подловила, кокета. Что ж, мой дар и правда извинение за несдержанность, но подарок иной смысл носит. Если ты его примешь и будешь носить, то мне же он напоминанием будет служить, уберегая в следующий раз от вспыльчивости своей мужской. Подарок же для твоей сестры просто знак внимания. Думаю, она догадывается, кто этот даритель, но он ни к чему ее не обязывает. Слово князя.

Я улыбалась, глядя на Василе. Сегодня он был совсем другой. Немного мягче, немного добрее. С таким мужчиной можно и договориться, можно слово сказать.

Спокойную идиллию разрушил выскочивший из леса Больдо.

— Беда, Василе. Нашли они нас.

Глава 3

Князь в один миг изменился в лице. Замер, будто прислушиваясь к чему-то, а потом весь подобрался и быстро приказал нам:

— Немедленно седлайте лошадей и уезжайте с моими людьми. Ты поняла меня, Лиля?

Василе смотрел слишком серьезно, чтобы я не почувствовала нависшую угрозу.

— Понимаю.

— Бегите, — уже спокойнее и увереннее произнес князь и ринулся в чащобу, а за ним Больдо.

Мы с Иринь быстро вскочили на лошадей и двинулись следом за валашскими воинами. Уголек мой недовольно дергал мордой и перебирал копытами. Он почему-то совсем не хотел следовать за войском. Не переходил на быстрый шаг, так и плелся позади всех. Лес же, окружавший нас, оставался тихим и спокойным, что еще больше нервировало нас с Иринь. На земли отца не набегали. Поговаривали, что раньше соседи пытались насильно завладеть соляными озерами, да папиным ремеслом, но были слишком малы, чтобы помнить, чтобы бояться по-настоящему такой угрозы. Но наше незнание помогало сейчас держаться и не лить слезы. Сердце сжималось в плохом предчувствии, и, как назло, черным ветрам я не могла отделить сердечное и внутреннее. Говорил ли со мной дар мой? Или просто девичье сердце болит?

— Лиль, ну что ты так медленно? — обернулась ко мне Иринь и сердито прикрикнула.

— Это не я, сестрица! Это Уголек, — повинилась я, стараясь придать голосу детскую обиженность. Ой, нехорошее дело это — изображать ребенка, но порой приходилось мне отводить так глаза старших. Уж больно неразумной иногда меня считали, оберегали сильно, а в душе не хотела я такой балованной быть. И с мужем будущим мечтала близкие отношения построить, лишенные сухих нравоучений старшего, но Василе Дракул вряд ли когда-нибудь увидит во мне что-то большее, чем княженьку Лиль.

— Так скажи ему, чтобы быстрее бежал, — сердито крикнула сестра. Страх ее и мне передался, лес уже не был спокойным, что-то гналось за нами по пятам, дышало в спины. Валашские воины окружили нас в кольцо, и тут Уголек совсем взбесился: заартачился, застриг ушами нервно и встал.

Тут уже не выдержал воевода княжеской дружины, дернул на себя поводья и подъехал ко мне, недобро глядя:

— Враг близко, княжна. Не можем мы останавливаться, — пробасил бородатый мужчина, силищей своей, превосходящий самого Василе.

— Не я это, воевода. Конь мой сопротивляется, — виновато ответила на его слова, но по глазам поняла, что не верит. Хоть коней и считали умнее собаки, но в то, что Уголек у меня особенно умный, никто не верил.

— Мне велено вас доставить в безопасное место живой и невредимой. Ежели коня не усмирите, то поедете со мной, а животину вашу бросим здесь.

Я тяжело вздохнула и натянула поводья, помыкая Уголька к движению, но упрямец стоял как вкопанный и не собирался никуда скакать. И что же делать? Воевода меня скрутит, да силой утащит, хоть обревись на плече у мужчины. Что ему мои проклятья, когда сам Дракул ему будет демоном мщения, если случится со мной что. Но куда я без своего друга?!

— Княжна? — терял терпение воин.

Я отпустила поводья и стала медленно слезать с коня, но как только носок моего сапожка коснулся земли, перед глазами расцвели алые цветы, запестрели, рассыпались лепестками и открыли мне картину страшную.

И тут из леса