Ему предстояли дела поважней. Прежде чем придет пора разъезжаться, хорошо было бы договориться с Элен или по крайней мере договориться о том, чтобы договориться. В который раз его охватывала зависть к парню из одного французского фильма, который он когда-то видел. Тот парень для подобных случаев использовал лютню, на которой в подходящие моменты исполнял определенный аккорд. Звук лютни повергал всех, кроме самого лютниста и дамы, на которую в этот раз падал его выбор, в бесчувственную неподвижность. Пара исчезала на некоторое время, а когда возвращалась на прежнее место, лютнист брал другой аккорд, и все вновь оживали. Хитрая штучка, эта лютня, только где же сейчас сыщешь такую.

Увы, не было у него ни лютни, ни тщательно припрятанной ручной гранаты, чтобы, прибегнув к их помощи, умыкнуть Элен или хотя бы заставить гостей и хозяев не подбегать к нему каждые четверть часа, чтобы затеять новую дискуссию. Но нужно, непременно нужно улучить момент и поговорить с Элен. В предстоящие две недели у него будет возможность – может, последняя – увезти куда-нибудь Элен, пусть хотя бы на пару дней. Это не так хорошо, как на пару недель, но все же лучше тех считанных встреч урывками, какие у них были до сих пор: несколько раз днем и вечерами в Копенгагене и Лондоне, а еще большая часть ночи, когда Эрнст уезжал в Оксфорд читать какой-то манускрипт. Мучительно было думать, что он так мало помнит из того, что ему особенно хотелось бы запомнить о тех встречах. Все остальное по-прежнему было живо в памяти: его притворный (чтобы обмануть Артура) уход из дома Бангов, который те снимали в Хэмпстеде; получасовое стояние на лестничной площадке в одних носках, пока никак не засыпавший Артур пил горячее молоко; и самое настоящее бегство в 5.45 утра, когда проснувшийся Артур крутил ручку двери, пытаясь войти в родительскую спальню. Хотя бы дня два, и чтобы не было никакого Артура.

Однако, сказал себе Роджер, ему понадобятся все силы на борьбу с целой армией Артуров, если все-таки случится так, что два дня растянутся на неопределенно долгое время. Есть ли у него реальная надежда отбить Элен у Эрнста? Последний раз в Лондоне она обещала подумать над этим и даже поцеловала его в губы, когда он встречал все их семейство в аэропорту. Тем не менее тон письма, которое он получил от нее спустя почти месяц после этого, был таким же, как всегда: веселым и всего-навсего дружеским. (И почему она никак не научится правильно писать его фамилию?) Он хотел было позвонить и сказать то, что ему всегда хотелось сказать ей без обиняков: слушай, ведь ты моя любовница. Тут нет ничего позорного, с какой стороны ни взглянуть; в этом он был совершенно уверен. За кого она, в конце концов, его принимает?

В этот момент из кабинки вышла Элен, небрежно расчесывая волосы, необыкновенно пушистые и блестящие. Он коротко помолился про себя, надеясь, что на самом деле она не забыла апрель 1961 года и сейчас лишь притворяется, жалея Эрнста. И поспешил к ней вниз по склону. Одеревеневшие ноги не слишком слушались его, то ли из-за выпитого джина, то ли оттого, что он так сильно затянул брючный ремень, а может, трава была слишком скользкая. Он присоединился к Элен, которая шла к дому в сопровождении только Сюзан Клайн, и Ирвина Мечера, и Строда Эткинса, и Найджела Паргетера. Он поинтересовался, получила ли она удовольствие от купания, и Элен все-таки успела ответить, что получила, и премного, прежде чем отвернуться к Мечеру, который разглагольствовал об Уильяме Голдинге.

В доме Грейс спорила с Джо, который хотел, чтобы ужин накрыли на воздухе. Последнее слово осталось за Грейс, и она повела женщин наверх. Разозленный Джо с минуту хмурился, а потом потащил Эткинса показывать дом. Мечер тоже куда-то скрылся, может быть, взбирался сейчас по водосточной трубе в поисках удобной позиции, чтобы подглядывать за Элен. Компанию Роджеру составил один Паргетер, коротконогий двадцатичетырехлетний очкарик.

– Вы здесь впервые? – спросил Паргетер.

– В этом доме? – не понял Роджер.

– В Соединенных Штатах.

– Нет. А вы?

– Я – впервые. Я здесь только недели две. До этого все болел.

– Сочувствую вам.

– Я аспирант в Будвайзере.

– Чем занимаетесь?

– Пишу диссертацию о Гевине Дугласе.

– О Дугласе, этом шотландском олухе, который жил в пятнадцатом веке?

– Да. Вы знаете его труды?

– Но ведь он же не американец!

– Конечно нет.

– Тогда какой, к черту, был смысл приезжать сюда, чтобы писать о нем?

– Я приехал не для того, чтобы писать о нем. Я хочу здесь защититься, поскольку получил стипендию в Будвайзере, вот поэтому…

– Но разве рукописи и прочие материалы о таком типе, как Дуглас, находятся здесь? В Пенсильвании вы ничего подобного не найдете.

– Меня это не волнует.

– Ах вот как? – сказал Роджер и поспешил ретироваться. Ему в самом деле понадобилось в туалет. А там, под предлогом, что он заблудился в незнакомом доме, можно будет побродить по комнатам в надежде натолкнуться на Элен. Он напомнил себе, что, прежде чем бросаться целовать ее, необходимо договориться о том, когда он сможет позвонить ей без риска нарваться на Эрнста. Ежели он ее не найдет и договоренности не добьется, то, может быть, ему повезет в другом и он застукает Мечера за каким-нибудь пакостным занятием: когда тот будет прятать в карман хозяйскую статуэтку доколумбовой эпохи или же на антикварной кушетке интимничать с Сюзан Клайн.

А в случае чего, вся надежда только на быстроту реакции. Застегивая брюки, он остановился у карты мира, висевшей в рамке на стене. В центре ее располагались обе Америки, остальные континенты были или обрезаны посередине, или присутствовали дважды. Интересно, много ли американцам понадобится времени, чтобы принудить ООН или кого там требуется переместить нулевой меридиан таким образом, чтобы он проходил через Вашингтон? И почему это – он глянул на себя в зеркало – рожи у американцев никогда и вполовину не бывают такими красными, хотя бы они и выпили, сколько он сегодня?

Он спустился вниз и увидел, как Джо с большой охапкой дров, верх которой ему приходилось поддерживать подбородком, подошел к одному из каминов, стоявших посередине комнаты задними стенками друг к другу, и не нагибаясь швырнул дрова на решетку. Потом, подравнивая, ткнул поленья ногой и сказал, не глядя ни на кого:

– Если нас, как считает Грейс, ждут зверские холода, лучше подготовиться заранее, чтобы потом до смерти не замерзнуть. Теперь затопим. Где-то тут были…

Когда, под внимательным взглядом Роджера и Паргетера, он яростно принялся шарить в тумбочке под подоконником, появилась Грейс.

– Дорогой, что это ты затеял?

– Ты мне уши прожужжала, что, похоже, зима наступит внезапно и пора протопить камины. А потом я приготовлю пунш, а может, и грог сварю…

– Ты ненормальный, Джо. Дорогой, мы ведь зажаримся, сидя у огня. Я совсем не имела в виду…

– Хорошо, хорошо, мы откроем окна.