Рассказывают, что уехала она, когда отец ее ребенка со своим кланом был в отъезде, ведь Всадники-оборотни всегда участвовали в самых жарких битвах, для них и были рождены. А к тому времени, как его известили, поздно уже было предъявлять на нее права.

Брат госпожи владетель Калдрис (он погиб несколько лет спустя в сражении у Тоса) охотно вернул права на клан ей и сыну. Однако мальчик рос, и кровь отца в нем набирала силу. Наконец он отправился в Серые Башни, чтобы там найти товарищей по Чаше и собратьев по щиту среди себе подобных. Позже, когда Семеро Владык добились мира, Всадников-оборотней отправили в изгнание, потому что кровь их была горяча и они не находили себе места в мире без войн. Не так много лет прошло, как они возвратились в Арвон из дальних странствий. Не думаю, чтобы госпожа Элдрис сожалела о прошлом. Она позже избрала в мужья отца владетеля Эраха и родила его и твою благородную матушку. Быть может, былое истерлось со временем. Но правда, что ее старший сын мальчиком жил здесь и это оружие было сделано для него. Впрочем, теперь об этих делах лучше не вспоминать, господин мой.

– Всадники-оборотни, – повторил я, желая, но не смея продолжать расспросы о неведомом мне сводном дяде из прошлого. Но ясно было, что Пергвин ничего больше не скажет.

Арвон населяли народы разной крови и разной природы. Иных трудно даже сравнить с нами. В их числе попадались столь опасные, что кланы обходили стороной их самих и их земли. Другие в чем-то были с нами схожи, а в чем-то непостижимо чужды, третьи же расходились с нами и наружностью, и обычаями.

Впрочем, телесные отличия разделяли нас не так сильно, как духовное несходство. Лесной народ я не раз видел на наших праздниках сева и жатвы. Мы были рады им, хотя эти существа были ближе нас к миру растений. А другие, внешне больше похожие на людей кланов, заставляли меня ежиться, как от порыва ледяного зимнего ветра.

Всадники-оборотни, как и лесной народ, обладали смешанной природой – отчасти люди, иногда животные. Я натыкался на редкие упоминания о них в хрониках, которые давала мне Урсилла, но тогда оборотни меня мало интересовали. Теперь, выслушав рассказ Пергвина, я пожалел, что не уделял внимания тем старинным намекам. История родича-оборотня, носившего прежде мое оружие, пробудила во мне желание узнать больше. Быть может, и он когда-то ощущал ту невидимую стену между собой и другими, что принуждала меня к одиночеству?

Да, я был одинок и все больше и больше уходил мыслями внутрь себя. Если бы не Пергвин, мне пришлось бы еще хуже. Но он под предлогом обучения воинскому искусству стал мне товарищем. Год за годом он брал меня в небольшие путешествия за стены замка, показывая поля и земли, до которых можно было добраться за полдня езды. Причем я знал, что тем самым он нарушает установленный моей матерью закон, а уж провести ночь вне замка она никогда бы мне не позволила.

Меня по-прежнему вызывали в Большой зал, когда там заседал суд, – теперь я сидел за спиной у дяди, как раньше за спиной у матери. Владетель Эрах был ко мне по-своему справедлив, но большой доброты не выказывал. Я знал, что его тревожит моя неспособность к охоте из-за ненависти ко мне собак и лошадей. Он даже совещался по этому поводу с Урсиллой. Что она ему ответила, мне не довелось узнать. Но после той беседы он, к моему великому огорчению, охладел ко мне еще больше.

Магус, повзрослев, больше не донимал меня открыто, зато не упускал случая напомнить, как я выпадаю из правильного распорядка жизни замка. Я злился, когда ловил на себе его взгляд, но под этой злостью скрывался страх – не перед Магусом, а перед чем-то неопределенным, что он может со временем призвать мне на погибель.

Год, когда я из отрочества перешел в юность, выдался необыкновенно урожайным. Но год тот был годом Волка-оборотня и ни в чем не сулил добра, зато внушал страх. В ту осень я должен был обручиться с Тэйни. Однако Урсилла решила – и Ироиза, поступившись своими планами, поддержала Мудрую, – что союз, заключенный под этим знаком, не принесет добра. Порешили отложить венчание до нового года – года Рогатого Кота, потому что сей мощный знак сулил больше добра.

С Тэйни я виделся мало – она с ранних лет переселилась в Гарт-Хауэл, где Мудрые обучались заклинаниям, полезным в целительстве, защите дома и земель. По слухам, она оказалась не бездарной в таких делах, что, как я понимал, не слишком устраивало мою благородную мать. Но развитие такого Дара было согласно обычаю, и Ироизе нечего было возразить.

Магус тоже часто бывал в разъездах, служил послом своего отца на собраниях кланов – потому что четыре Великих Клана пребывали в беспокойстве.

Да и на весь Арвон исподволь наползала Тень. Сами имена наступающих лет говорили, что равновесие Сил поколеблено. Ведь позади остались годы Ламии, Химеры, Гарпии и Орка. Их знаки указывали, что золотой покой моего детства миновал, хотя причины этого оставались загадками для всех размышлявших об этих материях. Люди отправляли гонцов к Голосам – вопрошать о будущем. Те признавали, что собираются тучи. Но не видно было открытой угрозы, чтобы указать на нее со словами: «Вот что нас тревожит».

Пергвин однажды за вечерней трапезой подытожил:

– Тут как с морскими приливами: Сила придет и отхлынет. Когда она с излишком наполняет землю, возникают тревоги и неурядицы. – Он угрюмо заглянул в кувшин сидра нового урожая. – А начинается всегда вот так: земля плодоносит в великом изобилии, словно подсказывает, что надо наполнить все амбары, готовясь к осаде. А у нас в душах копится настороженность, как если бы кто-то нашептывал в ухо, побуждая к действиям против нашей воли. Так наступает Тень – как морской прилив, хотя и реже.

– Морской прилив? – Я с жадностью подхватил его слова. – Пергвин, ты видел море?

Он не смотрел мне в глаза. А ответил вопросом на вопрос:

– Сколько, ты думаешь, за мной лет, господин мой?

Когда он стал моим наставником, я считал Пергвина стариком. Но, набирая свой собственный счет лет, начал понимать, что он едва достиг середины жизни. Трудно было угадать возраст арвонцев, пока те не достигали конца долгого-долгого жизненного срока. Люди, бывало, умирали от болезней, от проклятий или в сражении. А вот естественная смерть, как и упадок сил, долго не затрагивали нас.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Я был среди тех, кто прошел Дорогой Памяти через пустые земли Долин, – медленно проговорил он. – Я помню времена Великой Смуты и то, что пришло за ней. Да, я видел море: там, где я родился, звучал его неумолчный прибой.

Тогда меня коснулся тот же трепет, какой я испытывал перед Урсиллой. Будто некий герой хроник сошел ко мне с пергаментных свитков. Пергвин помнит Изгнание с юга – что за чудо!

– Слишком много я помню, – резко бросил он и допил свой сидр. Таким далеким он мне показался, что я не посмел больше расспрашивать.

Наша трапеза вскоре прервалась. За воротами замка прозвучал рог – мы узнали сигнал, возвещавший о прибытии странствующего торговца, – конечно, кто-то подоспел к нашему Празднику жатвы. Мы радушно встречали таких купцов – они, изъездив все земли, привозили вести из краев, куда наши люди забирались редко.