не было, сказать этого мы точно не можем! Но даже если та девочка ошиблась и поступила так, это не повод привлекать органы! У Софочки есть папа и бабушка. Мы позаботимся о малышке! Я сейчас же покажу вам паспорт, чтобы вы убедились, что я родственница моей девочке…

Она стала подниматься из-за стола, пока я сидела, что называется, обтекая. И понимая, что стоит только наряду полиции уехать, я соберу вещи и уйду. И пусть воспитывают Софочку сколько им влезет! Но только без моего участия!

— Я не думаю, что есть нужда в полицейском наряде, — огласил кухню громовой голос Игоря, который вернулся с пожара, и сам он появился на пороге — уставший и крайне злой.

2.3

Честно говоря, от прибытия мужа я испытала… облегчение. Потому что наконец-то эта катавасия могла и должна была завершиться. Или он заберет свою родню и уедет из квартиры (что станет самым благоприятным исходом), или же я возьму самое необходимое на первое время и поминайте, как звали. А зияющую рану в душе попробую залечить потом… когда-нибудь. Сейчас бы мне просто во всем этом выжить.

Капитан полиции, кажется, тоже испытывал те же самые чувства. А мать Харламова и вовсе приободрилась и смотрела на нас всех с видом победительницы. Мелькнула нехорошая догадка, что она знала о ребенке и наличии у Игоря любовницы. И не просто знала, но и была целиком и полностью за то, чтобы сын был с ними. Ну а получилось, как получилось.

— Капитан, можно тебя на секундочку? — спросил Харламов, не глядя на нас.

Их со Свиридовым взгляды встретились, и я невольно вздрогнула. За те годы, что мы с Игорем были вместе, я успела узнать мужа еще и с этой стороны. Подобные вопросы, которые касались общения с представителями правопорядка, он решал быстро. Не лебезил и не блеял, говорил четко и по делу.

— Ну, нет уж! — вступила я в разговор. — Мы тоже здесь все желаем послушать то, что ты хочешь сказать наедине.

Игорь посмотрел на меня одновременно виновато и недовольно, но сказать ничего не успел, когда вмешалась Елизавета Николаевна. А я и не замечала до сего дня, что она настолько болтлива!

— Саша, перестань делать из этого театральное представление! Отец ребенка вернулся, дальше мы разберемся сами, без этих уважаемых людей, у которых наверняка есть дела поважнее!

Свиридов взглянул на нее и нахмурил брови. Приглашение же Игоря проигнорировал.

— Игорь Леонтьевич, присядьте, пожалуйста, и ответьте на пару вопросов, — сказал он, указывая на стул, где сидел его напарник.

Тот тут же поднялся и отошел в сторону, при этом выражение его лица было таким, как будто он попал на крайне занимательную постановку в первый ряд.

— Ваша жена, Александра Григорьевна, сообщила нам, что ей подбросили ребенка в парке. Что вы об этом знаете?

Игорь после небольшого промедления все же устроился за столом и сосредоточил все свое внимание на капитане, буквально прожигая того взглядом.

— Ей его не подбросили, а оставили с нею коляску, где спала моя дочь. Через полчаса приехал я и мы пошли домой.

Надо же, как все складно выходило!

— Но в записке указано, что мать… подарила ребенка Александре, — указал на послание от Вероники Свиридов.

— У матери Софии послеродовая депрессия. С этим я разберусь сам. И сейчас, если у вас больше нет вопросов, вы можете быть свободны.

Он говорил это таким тоном, каким общался со своими подчиненными! И, конечно, капитану это не нравилось.

— Для начала я хочу взглянуть на ребенка. Вам нужно вызвать врача, чтобы тот его осмотрел… — начал он, но опять вмешалась свекровь:

— Софочка только что заснула! Она накормлена, для нее есть пампурсы (она так и сказала — пампурсы) и все необходимое. Завтра мы купим кроватку, игрушки…

— Мам… перестань! — велел Елизавете Николаевне Игорь. — Капитан прав — ему необходимо взглянуть на ребенка прежде, чем уехать.

Игорь поднялся из-за стола, я мельком заметила черное пятно от сажи на его шее. Раньше бы бросилась набирать любимому ванну, чтобы он мог расслабиться после трудного дня, а сейчас мечтала лишь об одном — чтобы он уехал с глаз долой.

— Я сообщу в органы опеки о данной ситуации, — сказал Свиридов, нехотя поднимаясь.

— Сообщайте, — пожал плечами Игорь. — Органы опеки, насколько мне известно, до победного стоят за то, чтобы ребенок был с родителями. София — с папой, она обеспечена всем необходимым. Так что я вообще не понимаю всего этого кипиша.

Они все же вышли из кухни: Харламов и полицейские. Напарник капитана, разумеется, тоже отправился с ними, чтобы утолить свое любопытство. Мы со свекровью остались вдвоем.

Не в силах сидеть под ее недовольным взглядом, я поднялась из-за стола и сделала вид, что прибираюсь на и без того идеально чистой кухне. Тот момент, когда, придя с работы, решила порадовать Игоря пирогами, казался таким далеким, как будто он был из прошлой жизни.

— Саша, ты на меня не сердись, — начала свекровь, и я не удержалась и закатила глаза. — Я тебе добра желаю. И внучке своей с сыном тоже. Думаешь, я эту кукушку поддерживаю?

В ее тоне засквозили нотки, полные раздражения и возмущения. И я тоже испытывала подобные чувства и молилась, чтобы этот бесконечный день наконец закончился.

— Так вот… нет. Я уже ее заранее ненавижу за то, что она выбросила мою внучку, как вещь! Но ты же женщина… к тому же, ты так хотела стать матерью… Вот тебе и шанс, да еще какой! Ни вынашивать не надо, ни рожать! Софочка — просто красавица, вся в Игоречка!

Еще один рвотный позыв подкатил к горлу ото всех этих сюсипусечек. Эта женщина знала меня семь лет! Неужели я вела себя так, что можно было подумать, будто я с распростертыми объятиями приму нагулыша?

— Лизавета Николавна, все, о чем я сейчас мечтаю — чтобы вы взяли Игоречка и Софочку и свалили вон из моего дома! — рявкнула я.

Лицо свекрови вытянулось, рот приоткрылся и она начала хватать им воздух.

— Насколько помните, первый взнос на квартиру дали мои родители! Так что я могу смело называть эту квартиру в первую очередь своей!

— Но… но… Игорь зарабатывает больше и платит ипотеку!

— А я зарабатываю хоть и меньше, но вкладываю все деньги в семью, чтобы Игорь мог платить ипотеку и не терять штаны от недоедания!

Наши взгляды схлестнулись — я понимала, что в финансовом вопросе права на все сто, и оснований спорить до посинения