Судья вскочил, чтобы приказать актеру прекратить его глупую игру, но прежде чем он открыл рот, девушка свистнула, и на сцене показался огромный бурый медведь. Зверь повернул голову в сторону воина, и тот поспешил отступить.

Начальник снова сел.

Медведь раздраженно пофыркивал, а потом медленно направился к танцовщице. Она прикрыла лицо правым рукавом, изображая крайний испуг. Чудовищный зверь надвигался на нее. Музыка прекратилась, в зале установилась мертвая тишина.

— Это чудовище ее убьет, — воскликнул судья.

— Медведь принадлежит барышне Нгеуян, — успокоил его Куан Лай, — Он привязан цепью к одной из колонн.

Судья не ответил. Происходившее на подмостках решительно ему не нравилось. Казалось, представление перестало интересовать и барышню Пао, но ее лицо еще сохраняло свою бледность.

Воин сделал еще одно вращательное движение своей саблей и исчез. Медведь медленно кружился вокруг актрисы, которая снова танцевала, стремительно кружась на пуантах.

— Куда делся Мо Моте? — спросил судья.

— Наверное, прошел в уборную для артистов, ваше превосходительство, — объяснил глава труппы. — Ему наверняка не терпится освободиться от грима.

— Был ли он на сцене с час назад?

— Он не покидал подмостков после антракта. С тяжелой маской на лице он представлял Дух Смерти. Любой другой актер умер бы от усталости, но он наделен невероятной силой и не смог устоять от соблазна вернуться, чтобы показать нам свое мастерство во владении саблей.

Судья не слышал последних слов Куана. Он неотрывно следил за стоящим на задних лапах медведем, который пытался обнять танцовщицу. Отступая, та поскользнулась, и огромный зверь бросился к ней, широко разинув пасть с желтыми клыками.

Судья чуть было не вскрикнул, но барышня Нгеуян уже вскочила на ноги. Изящным движением она погладила голову зверя, а затем, просунув руку за ошейник, низко поклонилась публике и под гром аплодисментов вышла.

Судья Ди стер со лба капельки пота. В последние минуты он совсем забыл о своей простуде, но теперь головная боль снова разрывала ему виски. Он хотел было встать, но настоятель положил ему руку на ладонь, говоря:

— Поэт Цун Ли сейчас прочтет эпилог. Безбородый юноша с одухотворенным лицом поднялся на сцену. Поклонившись зрителям, он начал:

Добрые люди из монастыря, Смотрящие драму грешной души, Истерзанной Горем и Сомнением. Верьте, вы будете спасены. Великий Дао даст вам прозрение Истинного пути.

Но будут наказаны хитрецы, Жадные и рвачи, Прибегающие к нему Ради женщин прекрасных и благ земных. И каждого ждет справедливая судьба, Как солнце рассеивает утренние облака.

Прочтя эти строки, поэт снова почтительно поклонился и вышел под звуки оркестра.

Судья вопросительно посмотрел на отца настоятеля. Последний стих, произнесенный в монастыре под названием «Утреннее облако», был неудачен, если не сказать хуже.

Священнослужитель задыхался от ярости.

— Немедленно позовите сюда этого юнца! — крикнул он руководителю труппы. Повернувшись к судье, он спросил:

— Вы слышали этого наглого мошенника?

Когда юноша предстал перед ним, настоятель не терпящим возражений голосом задал вопрос:

— По какой причине, господин Цун, вы от себя добавили последний стих? Он совершенно разрушил ту счастливую атмосферу, которую мы стремились создать в эти праздничные дни.

Цун Ли выглядел совершенно спокойным. Он насмешливо возразил:

— Последний стих, ваше преосвященство? Я думал, что вам скорее не понравится третий с конца. Но вы же знаете, когда импровизируешь, не всегда получается так, как хотелось бы.

Монах стал пунцовым от гнева. Поэт, по-прежнему невозмутимый, продолжал:

— Проще сочинять короткие стишки. Вроде этого, например:

Два настоятеля:

Один на земле, Другой под землей.

Два настоятеля:

Один среди монахов, Другой среди червей!

Настоятель в бешенстве ударил посохом об пол. Его черты были искажены гневом, казалось, он сейчас взорвется, но, сдержавшись, он сказал ледяным тоном:

— Господин Цун, вы можете удалиться.

После того, как дверь за поэтом закрылась, судья попрощался с настоятелем, у которого еще дрожали руки. Сделав несколько шагов, он обратился к Тао Гану:

— А теперь я хочу побеседовать с актерами. Знаешь, где находится их уборная?

— Да, ваше превосходительство. На том же этаже, что и моя комната, в поперечном коридоре.

— Никогда не видел подобного лабиринта! И ты мне еще говоришь, что его плана не существует? Но ведь закон требует, чтобы план был!

— Казначей мне объяснил, что часть зданий, расположенная вне храма, закрыта для публики. Туда могут входить только отец настоятель и давшие обет монахи. Вроде бы эти помещения нельзя ни описывать, ни изображать на бумаге. Казначей сам признал, что отсутствие плана неудобно, ведь монастырь так велик — иной раз сами монахи рискуют заблудиться.

— Какое нелепое положение! — сердито произнес судья. — С той поры, как императорский дворец соблаговолил проявить интерес к даосскому учению, эти люди возомнили себя выше законов! Мне довелось слышать, что при дворе начинает чувствоваться и буддийское влияние. Не знаю, какая из двух клик хуже!

Они пересекли галерею и вошли в небольшую комнату. У сидевшего там монаха судья попросил, чтобы кто-нибудь из послушников проводил его к учителю Суеню. Тао Ган позаимствовал у монаха фонарь, и они переждали, пока мимо не пройдет выходящая из зала для торжеств толпа монахов.

— Полюбуйся на эти откормленные лица! — сказал судья раздраженно, — Этим людям лучше бы выполнять свои обязанности перед обществом, жениться и завести детей.

Он чихнул.

Тао Ган внимательно посмотрел на него. Его хозяин отличался чрезвычайно ровным расположением духа и даже, если события не развертывались так, как ему бы хотелось, не проявлял раздражения. Он спросил:

— Дал ли вам отец настоятель удовлетворительное разъяснение по поводу смерти трех девушек?

— В том-то и дело, что нет. Как я и думал, они умерли при подозрительных обстоятельствах. По возвращении в Ханюань я запрошу у родителей дополнительные сведения. Затем мы вернемся сюда вместе с секретарем Хуном, Цяо Таем, Ма Чжуном, нашими писцами и дюжиной стражников и проведем основательное расследование. Можешь быть уверен, что я не сообщу о своем приезде заранее. Пусть это будет неожиданностью для отца настоятеля!

Похоже, замысел возвращения с большими силами улыбался Тао Гану. Одобрительно покачав головой, он объявил: