Лыков вынул из комода сто рублей и вручил Титусу:

– Вот, на расходы.

– Спасибо, – буркнул тот, убирая купюры в бумажник.

Это была маленькая слабость Яана. Он получал жалование, как командир армейского корпуса. При этом жил в служебной квартире и имел полное содержание дровами, свечами и провизией. Выезд тоже был служебный и не стоил ему ни копейки. По итогам года, когда делились тантьемы[9], управляющему доставалась самая крупная. Но скуповатый и прижимистый Титус копил и копил. Две дочки растут – нужно приданое. Поэтому, когда возникала необходимость, Лыков подбрасывал приятелю деньжат. И тот их с признательностью брал.

– Так почему я от тебя никогда не слышал про брата? – спросил хозяин. Но посмотрел на гостя и махнул рукой: – Не хочешь – не говори. Ванну налить?

– Пожалуй.

– И чаю откушаешь?

– Могу, и не только чаю. Так устал с дороги, что и водки выпью.

– Водки давай выпьем, – согласился Алексей. – Мне ведь тоже вечером уезжать, в Варшаву. Только вернулся из Екатеринославля, и опять… Знаешь, там всюду шахты, куда ни плюнь. Сколько мы строительного леса в Донецкий бассейн отправляем?

– Три тысячи кубических саженей.

– Мало! Я тут подумал…

За деловыми разговорами приятели просидели до вечера. Алексей правильно понял настроение Титуса и больше не спрашивал его о брате. Захочет – потом сам расскажет. На вокзал они поехали вместе. Яан сел в поезд до Пскова, а Лыков – на «трэнь-де-люкс»[10]. Почему не пошиковать на казенный счет?

На следующий день он уже был на месте. Варшава нравилась сыщику своей элегантностью и европейским видом. Правда, русских там не любили. Но к Лыкову отношение польских коллег было терпимое: он не раз бок о бок с ними ходил на опасные задержания. Это сближает. Последний случай был три года назад. Алексей арестовывал в Праге[11] печально известного дезертира Муранова. Этот негодяй убил семью офицера, у которого служил денщиком. Сам офицер уцелел потому, что был в тот день дежурным по полку. Потом он с горя наложил на себя руки… Муранов заперся в питейном заведении на Отвоцкой улице. Вооруженный винтовкой, револьвером и палашом, убийца не собирался сдаваться. Отстреливаясь через окно, он тяжело ранил городового. Штурмовать его не решались – отчаянный, много народу может погубить.

Лыков в тот момент оказался в Варшаве случайно. Он дознавал дело о фальшивых процентных бумагах, и следы жуликов терялись в пригороде польской столицы Воля. Когда сыщик услышал о случае с Мурановым, то сначала решил не вмешиваться. Преступление его не касалось, варшавские коллеги справятся сами. Но потом началась осада, и случилась ее первая жертва. Алексей смутился: приехал из России в Польшу подонок и стал убивать людей. Поляки его сюда не звали. И им же сейчас лезть под пули?

Питерец прибыл на Отвоцкую и предложил сыскным свою помощь. Варшавяки хорошо его знали и согласились. В итоге заведение забросали через окна зажигательными патронами. Все заволокло едким дымом, и в этом тумане Алексей проник внутрь и обезоружил дезертира. Заодно сломав ему руку.

И вот теперь поляки сами затребовали столичного богатыря. Опасаются Большого Пана… Один раз упустили, да еще и бока он им намял. Ну, сейчас не выйдет. Как всегда, Лыков был уверен в себе. Да и ребята, что поддержат, вряд ли спасуют. Варшавское сыскное отделение возникло в 1874 году, даже раньше московского. До сих пор местные жулики рассказывают легенды о первом начальнике отделения Карле Витвицком. Кадры в Варшаве опытные и боевые. Город неспокойный, чуть что – здесь сразу берутся за ножи. Так называемые ножевики – бич города. Это люди, которые привыкли все разногласия решать с помощью финки. Сыскное отделение взяло на учет подобных типов аж 253 человека. В последнее время власти наконец-то начали с ними бороться. Всех ножевиков подвергли гласному надзору полиции, дела их велено рассматривать в судах вне очереди. А за рецидиву высылать вон из Варшавы. Бандиты слегка приутихли, но никуда не делись. Поэтому сыщики столицы повидали всякое и крови не боялись.

Заселившись в гостиницу, Лыков поехал представляться обер-полицмейстеру. Его должность исправлял полковник Грессер. Карл Аполлонович приходился братом покойному петербургскому градоначальнику Петру Аполлоновичу, которого Лыков хорошо знал и уважал. Полковник был тяжело болен и даже говорил с трудом.

– Сыскным отделением у нас заведует штабс-капитан Захаров, – сообщил он гостю. – Хороший офицер, но вам он не помощник. Недавно лишь перевелся из «суконной гвардии»[12] и дел пока не знает. Придется идти в бой с поляками.

– А что, и пойду, – ответил питерец. – Храбрые ребята, не хуже русских.

Разговор был недолгим. Шпрингфедер уже четыре дня сидел в притоне на Щеглячей улице и в любой момент мог оттуда убраться. Следовало торопиться.

Лыков отправился в сыскное отделение. Несколько часов они с надзирателями выдела следячи[13] потратили на диспозицию. Захаров сидел рядом и благоразумно помалкивал.

Большой Пан – серьезный противник. И он в притоне не один. По наблюдениям агентов, внутри четверо или пятеро мужчин, не считая прислуги. Польские уголовные отличаются от русских: они не боятся сражаться с полицией, при задержаниях без раздумий хватаются за оружие. Каждая полицейская операция в Царстве Польском – это большой риск для правоохранителей. Во избежание потерь надо тщательно продумывать аресты.

А тут еще хитрый «иван» выбрал такое место для укрытия! Щеглячая улица состоит всего из четырех домов. И кончается глухим тупиком, со всех сторон огороженным заборами. В заборах множество калиток, через которые укромными тропинками можно выбраться хоть на берег Вислы, хоть к газовому заводу, хоть в притоны Доброй улицы. Вокруг густонаселенные переулки из одноэтажных домов с палисадами и дворовыми постройками. Шмыгнул туда человек – и не сыщешь. А на углу Щеглячей и Воробейной, в кавярне[14] сидит караул уголовных. Люди в нем сменяются раз в четыре часа. Если появится полиция, Большого Пана успеют предупредить.

В итоге захват «ивана» наметили на четыре часа пополудни. Потом начнет темнеть, а ночью он может сменить укрытие. Сыщики едва успели подготовиться. Проникнуть в номера они решили через те же потайные калитки. Всего пять человек зашли со стороны Смольной улицы. Незамеченные, они пересекли Фоксал и оказались в тылах Щеглячей. Лыков шел первым, но ему незримо расчищали путь. Возле последних ворот на земле сидел крепкий парень в щегольской венгерке. Руки у него были связаны, во рту торчал кляп. Рядом стоял агент с револьвером и молча указывал на окна второго этажа. Пришли!