«Как-то разговорились про атомную бомбу, — вспоминает Козлов. — Я и говорю, надо же, думали, будто ЮАР ее имеет, а оказалось, нет. И вдруг одна пожилая женщина оживляется: как это нет, мы же в декабре 1976 года обмывали ее изготовление шампанским. Я тут же сообщил об этом в Центр. Как мне потом рассказывали, ночью вызвали даже начальников управлений, отдела и обсуждали мою информацию. Но документально это нельзя было доказать. Кстати, женщина эта мне представилась, сообщила, что работала секретаршей генерального директора базы Педендаба, ушла на пенсию и переехала в Малави. Позже эта информация нашла подтверждение».

В 1980 году Алексея Михайловича снова направили в ЮАР. Потом он прибыл в Намибию. И в городе Виндхуке заметил за собой наружное наблюдение. Козлов принял решение сразу лететь в ЮАР. После приземления в Йоханнесбурге в самолёте ему предъявили документ юаровской контрразведки, надели наручники, отвели в аэропорт, в специальную комнату, заставили раздеться до трусов. Затем притащили вещи, одели и повели в Преторию. Месяц провел он во внутренней тюрьме полиции безопасности (это контрразведка ЮАР). Допросы шли день и ночь. В первую неделю ему не давали спать ни секунды. Он засыпал прямо стоя, иногда даже падал. В кабинете следователя Козлов обратил внимание на висевший на стене портрет Гитлера. А сам следователь был поклонником Эрнста Кальтенбруннера. Допросы велись в основном в подвале.

Через неделю вдруг решили дать Козлову выспаться. Однако камера, где Козлов должен был спать, наполнялась звуками человеческих голосов. Как будто кого-то пытали рядом. Люди орали, скрежетали зубами, плакали, словно их избивали. Через каждые полчаса в камеру заходила охрана для осмотра обстановки. Арестованный должен перед ними вставать.

Допрос вели на английском языке. На очередном допросе открыли чемодан Козлова. Достали радиоприёмник, который можно было купить в любом магазине. Вынули блокнот, в котором были копировальные листы. На одном листе они обнаружили давленку. А давленка была на русском языке.

Приводят Козлова на очередной допрос. В комнате сидят эти два немца из Западной Германии и спрашивают: «А почему вы не потребуете кого-нибудь из западно-германского консульства?» Козлов ответил, что все время требует представителя, но никто пока не приходил. Немцы спрашивают нелегала далее: «А вы знаете, почему вас арестовали?» Ответ: «Не знаю, я ничего не сделал». Тогда они дают Козлову фотографию жены: «Посмотрите, вам знакома эта женщина?» — а потом фотографию самого разведчика. Немец перевернул её, а на обороте написано: «А. М. Козлов». После этого разведчик сказал: «Да, я советский офицер, советский разведчик». И всё. Больше он ничего им не сказал за все время пребывания под стражей.

Через месяц Козлова перевели в центральную тюрьму в Претории. Посадили в камеру смертников. Было там несколько отсеков так называемого звездного типа. И в каждом по 13 камер. Но в том, куда поместили Козлова, он оказался один. Другие камеры были вообще пустые. А рядом виселица. По пятницам в 5 утра там проходили казни. Несколько раз Козлова водили посмотреть, как это делается. В тюрьме, между прочим, тоже был апартеид: тюрьма для черных, тюрьма для белых. Только вешали и тех и других вместе. Но и то делали различие. На последний завтрак перед казнью черному давали половину зажаренного цыпленка, белому — целого. Казнили на втором этаже, потом люк опускался, казненный падал туда. А внизу стоял величайший мерзавец доктор Мальхеба. Он делал последний укол в сердце повешенному, чтобы человек умер окончательно. Потом тело выносили.

Вот что поведал о днях тюремных сам А. М. Козлов:

«Самым страшным для меня было то, что Центр не знал, где я нахожусь. Оказывается, они ещё три месяца слали мне телеграммы.

Шесть месяцев я провёл в камере смертников. Параша, кровать и стул. Комната — три шага на четыре. На стенах гвоздём нацарапаны последние слова прощания тех, кто там сидел и кого вешали до меня. Единственное, что приносили мне — еду. Завтрак — в 5.30 утра: кружка жидкости, напоминающая то ли кофе, то ли чай, а чаще воду, в которой мыли посуду, два куска хлеба и миска каши. Обед — в 11.00; ужин — в 3 часа дня. В общей сложности 4 куска хлеба, кусочек маргарина, джема и тарелка супа. Свет выключали в 22.00. К этому времени от голода у меня аж видения начинались. Вспоминал про отварную картошечку, помидорчики, огурчики. Помню, Когда освобождали и взвесили, во мне оказалось 59 килограммов. А было — 90. Никаких газет, радио — ничего. Я не знал, что происходит в мире».

А. Козлова обвиняли в терроризме, статья девятая. Это означало, что причину ареста ему сообщать не обязаны. Ему было сказано, что он не имеет права на адвоката и на общение с внешним миром.

Наконец 1 декабря 1981 года, через 6 месяцев, пришёл к Козлову начальник тюрьмы и заявил, что премьер-министр Бота официально объявил по телевидению и по радио, что советский разведчик Алексей Козлов находится в тюрьме под арестом. Начальник тюрьмы сообщил Козлову, что теперь, после официального сообщении Боты о деле Козлова, ему положено полчаса прогулок под охраной по тюремному дворику, и ещё разрешили курить.

Интересовались личностью А. Козлова и немецкие господа. Сначала они приезжали на допросы раз в три месяца. Потом раз в полгода. Приедут, помямлят, посмотрят растерянно и уедут.

А наш разведчик продолжал сидеть в той самой камере. И где-то к концу 1981 года у Козлова начала лопаться кожа на руках. Пригласили того самого доктора Мальхеба. Доктор осмотрел разведчика и прописал ему перчатки из искусственной кожи. Но и с перчатками кожа продолжалась лопаться. На сей раз таки пригласили начальника тюремного госпиталя. Был там такой майор Ван Роен. Он осмотрел больного и сказал, что это от недостатка хлорофилла. Дело в том, что в камере Козлова было одно-единственное окошечко под самым потолком. Поэтому дневной свет в камеру почти не попадал. И врач, по всей вероятности, порекомендовал сменить Козлову камеру. И нашего разведчика через полтора года после заключения поселили в так называемое штрафное отделение тюрьмы Претории. Там тоже были одиночные камеры. Но там хотя бы Козлов был не один. В других соседних камерах находились люди, которые ругались, смеялись, матерились. Но в этой камере всегда было солнце, и кожа на руках постепенно стала заживать.

Так Козлов просидел в тюрьме до мая 1982 года. Однажды пришёл начальник тюрьмы, принёс костюм, довольно приличный, рубашку и галстук. Козлов оделся, и его повезли к заместителю начальника контрразведки генерал-майору Бродерику.

Вот как потом А. Козлов вспоминал об этом эпизоде:

«Сидел передо мной такой интересный, вальяжный мужик. Он мне сразу сказал: передам тебя для обмена. И предупредил: тебя вначале передадут нашей национальной разведывательной службе. Не показывай им, что знаешь об обмене. После этого мой следователь, полковник Глой, о котором я уже упоминал, крепко пожал мне руку и сказал: ты извини за то, что с тобой произошло здесь; теперь мы знаем, что ты нормальный, хороший парень. Пожал мне руку ещё раз, и в моей руке оказался значок. Я разглядел его уже в самолёте. Это был значок полиции безопасности ЮАР с правом ареста..»