руль, бросил машину правыми колесами на тротуар и, пролетев несколько десятков запрещенных метров, юркнул в переулок, повернул в обратную сторону, и еще раз вправо, а потом влево, помчался дальше.

Что-то мелькнуло впереди, красно-зубчатое, но тут же скрылось в домах. «Кремль», — с волнением узнал Артем. Машина вскоре вырвалась на набережную, и Артем увидел пронесшуюся вдалеке огромную застывшую фигуру среди непонятной городильни.

— Что это? — спросил он.

— Да это же памятник Петру, — воскликнул водитель. — Ты что, мужик, телек что ли не смотришь?

— Нет, не смотрю, — честно признался Артем. — Для телека напряжения не хватает.

— Ну ты даешь, брат! — Водитель от восторга даже прихлопнул ладонями по баранке. — И газет не читаешь?

— Редко, — опять сознался Артем.

— Ну, тайга… Ну, тайга… Ты хоть про храм Христа Спасителя слышал?

— Слышал.

— Да сейчас покажу. Да вот же он.

Золотой грандиозный купол проплыл, кажется, над ними и скрылся почти тут же за красно-пегой городьбой немецких домов.

Помчались дальше.

— А это что?

— Это ж банк! — Шоферюга даже забыл о дороге, вывернулся, чтобы проводить взглядом здание банка. — Вот живут люди, учись, тайга… Ворочают страной, как хотят…

А через некоторое время опять потянулись спальные кварталы. Оперативный простор, на спидометре стрелка покачивалась у цифры «100». Солнце переместилось вправо.

Это была Москва его юности — пяти и девятиэтажная, спальная, где-то в такой же Москве был его двор, его стадион, его кинотеатр, школа, парк, «клетка»… «Надо сходить, проведать, — думал он, — обязательно…»

Солнце развернулось в лицо. Тяжелый шар сиял сквозь город, сквозь смог, и Артему машинально, совсем не углубляясь в мысли, думалось, что едут они в сторону юга. Сначала ехали так, что солнце светило в правую щеку, потом — в спину, и вновь в правую щеку, а теперь вот повернули на юг. Сильна охотничья привычка все время поглядывать то на солнце, то на звезды, то на ветер. Но он бы, пожалуй, еще долго пребывал в прострации и не придавал значения этой смене сторон света, если бы машина не повернула на запад.

«Щелковское шоссе», — мелькнула надпись на доме. «Это где-то не там, — подумал с холодком Артем. — Это где-то совсем в другом месте… Заплутали. — И еще добавилось как бы само собой, будто из посторонних уст: — А не долго ли тебя колесят? Развесил уши…» Ехать нужно всего лишь в Чертаново, а они петляли уже не один десяток километров, раза два пересекли Москву-реку, миновали центр. Или, правда, совсем одичал, отупел, забыл все на свете? И где оно, это Чертаново? Ну как же где, вот так, чуть наискосок в южной части Москвы. Или там не Чертаново, а черте что?.. А где Чертаново?.. Да нет же, там оно и должно быть, где и четверть века назад было… А мы где сейчас? А вон где: улица Уткина. А где это?..

Шоферюга продолжал беспрерывно говорить, был уверен и спокоен, машина покорно подчинялась малейшему движению его пальцев, небрежно лежавших на баранке. Артем же больше не проронил ни звука, машинально допивал вторую бутылку пива. И он еще какое-то время пытался отогнать все эти тошнотворные мысли. Но, как ни упрямился, все-таки ему пришлось понять, вернее понял он это уже минут десять назад, но теперь пришлось заставить себя признать, что его совершенно беспардонно «катали».

Опять переехали Москву-реку.

Артем стал хмуро посматривать на водителя, который, наверное, воспринимал замкнутость клиента за таежную природную угрюмость. Но Артема сковывало непроходимое злое упрямство. Особенно его бесили руки шоферюги. «Пальцы толстенькие, красные, в конопушках», — рассказывал потом он мне. — «А одного — мизинца — нет. Вот я и думаю, на какой такой работе эта падла потеряла палец? Он же не должен нигде ТАК работать, он же — мразь…»

Мне, человеку неуравновешенному, трудно понять Артема, я не смог бы, насупившись, молчать, а закатил бы скандал при первом подозрении, что меня хотят надуть. Но Артема словно парализовало.

А Солнце между тем переместилось на левую щеку, а потом опять зашло за спину. Круг, так сказать, замкнулся. И времени прошло уже порядком — давно закончилось пиво — пустые бутылки катались в ногах. Да и водитель, этот паразит руля, видимо, сообразил, что пора уже сушить весла. Они, наконец, въехали в Чертаново, стали петлять по району, отыскивая дом сестры. Когда машина остановилась у нужного подъезда, спидометр показывал на сто пятнадцать километров больше, чем при выезде из Внуково.

Артем холодными руками молча достал пачку денег, при виде которой водитель сглотнул комок, отсчитал тысячу сто пятьдесят рублей, отдал. Деньги, стремительно мелькнув в быстром опытном пересчете, тут же исчезли, растворились в шоферских глубинах. И Артем неожиданно положил сверху на его гладки руки в кофейных конопушках еще сто рублей. Удивительна была даже не эта глупость Артема, а то, что руки шоферюги даже не притормозили, не задумались, а сразу, без промедления схватили и эту совсем уж незаслуженную бумажку.

Что-то связанное с гордостью, самолюбием, зудящее, отрешенное и злое, побуждало делать моего соседа глупость за глупостью. Подвигло оно Артема достать из пакета одну из двух бутылок водки и протянуть водителю:

— Держи.

Взял тот, как должное, и бутылку. Но Артем и в этот момент еще не успел подумать (позже он рассказывал мне, что как раз здесь он и подумал, но я-то знаю его основательность, уверен, что подумал он несколько позже, вот когда уже вышел из машины, тогда только, наверное, и подумал с откровенным, почти детским ужасом о шоферюге): «Неужели он себя тоже называет человеком?..»

Вышел, обогнул машину, положил пакет с оставшеся бутылкой водки у бордюра, дождался, когда шоферюга извлечет из багажника чемодан и захлопнет капот. Только тогда Артем и взял его левой рукой за грудки, за кожанку, приподнял, так что щоферюговские ноги в белых кроссовках свободно заболтались в воздухе. И самоуверенный мужичок сразу сник, он и не подумал отбиваться, а бесформенно повис на сильной руке, неуловимое лицо его стало вдруг темным и кислым от тяжелого предчувствия, он только и смог вымолвить:

— Ты чего, братан?..

И Артем как-то сразу угадал ускользающий возраст по этому внезапно потемневшему лицу — лет тридцать всего.

— Понимаешь, гад, — сказал Артем, запинаясь от волнения. — я коренной Москвич… родился здесь. Я в сборной МГУ… Да я… А ты меня катал и катал. — И тюкнул шоферюгу кулаком в лоб. Тюкнул не так чтобы сильно, но достаточно, чтобы от этого удара в лоб из носа шоферюги густо брызнула кровь. Артем бросил его на капот автомобиля, а сам